ФК «Трактор» Сталинград в сезоне 1941
Поделись знанием:
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
 «Трактор» Сталинград</font>
| |||
| Общая информация</font> | |||
| Сезон | 1941 | ||
| Стадион | Трактор | ||
| Тренер | Александр Келлер
| ||
| Соревнования</font> | |||
| Чемпионат | не доигран | ||
|---|---|---|---|
| Лучший бомбардир</font> | |||
| Чемпионат | Виктор Матвеев (8)
| ||
| Всего | Виктор Матвеев (8)
| ||
| Домашняя посещаемость</font> | |||
| Наибольшая | 12 000 | ||
| Наименьшая | 3 000 | ||
| Средняя | 7 000 | ||
| Форма</font> | |||
| |||
Сезон 1941 — 6-й сезон для ФК «Трактор» в турнирах союзного уровня и четвёртый в главном дивизионе чемпионата СССР — группе «А». Сезон был прерван из-за начала Великой Отечественной войны. Успев сыграть 12 матчей из 28 запланированных, команда занимала 4-е место, повторяя свой лучший результат сезона 1939.
Содержание
Хронология событий
Новый состав
После пяти лет кадровой стабильности команда в межсезонье потеряла 4-х футболистов, игравших в сезоне 1940 в стартовом составе. Ударная тройка нападающих Проворнов, Пономарёв, Проценко и центральный защитник Георгий Иванов были переведены в созданную команду класса «А» «Профсоюзы-1».[1]
Главным тренером «Трактора» был назначен Александр Келлер, 30-летний выходец из семьи поволжских немцев, в 1938—1940 годах работавший играющим тренером команды класса «Б» «Торпедо» (Горький). Михаил Кириллов, руководивший «Трактором» во втором круге чемпионата 1940 года, стал вторым тренером.
Келлер привёз в «Трактор» из Горького защитника Сергея Плонского, в 1937 году сыгравшего два матча за московский «Спартак» и полузащитника Евгения Шпинёва. Из команды группы «Б» «Судостроитель» (Николаев) в Сталинград приехал левый полусредний Леонид Шеремет. Самым громким приобретением стал фланговый нападающий Сергей Папков из расформированного московского «Металлурга» — в 1938 году его включили в список 55 лучших футболистов СССР.
Подготовка к сезону
Выездной учебно-тренировочный сбор «Трактор» по традиции провёл во второй половине марта в Евпатории, где команда тренировалась с 19 числа. Весна 1941 года выдалась аномально холодной, вместо привычной крымской погоды несколько раз выпадал снег, на тренировочном поле не выросла трава. Соседи «Трактора» по сбору команда «Стахановец» (Сталино) экстренно вернулась домой, сталинградцы же выполнили программу подготовки до конца.[2]
Чемпионат СССР
Новый тренер Александр Келлер в первых 6-ти турах выпускал вратарей по очереди, и против динамовцев Киева играл Усов. В центр защиты на место уехавшего в московские «Профсоюзы-1» Иванова был переставлен с левого фланга полузащиты Покровский. Главной перестановкой стал перевод в нападение защитника Матвеева, который сразу же забил прямым ударом с углового — вратарь Трусевич поймал мяч уже за линией ворот. Все матчи «Трактора» и «Динамо» (Киев), начиная с 1939 года, завершались победой гостей, и раз в год непременно со счетом 2:3. «Причиной этому превосходство техничных форвардов над защитой», — объяснял «Красный спорт».[3]
Вторая игра прошла на грязном поле стадиона «Трактор» под дождём. У «Зенита» вёл распасовку впервые играющий после перехода из ленинградского «Динамо» Пётр Дементьев. В составе «Трактора» дебютировал 22-летний центрфорвард Виктор Шведченко. После его неожиданного перевода мяча с правого фланга на левый счёт открыл Матвеев, который едва не совершил хет-трик, но в одном эпизоде вратарь «Зенита» поспел за мячом, после удара в штангу катившимся по линии ворот.[4] Обозреватели впервые отметили игру «Трактора» со сменой мест в нападении — эту тактическую новинку в 1940 году принёс в советский футбол тренер московского «Динамо» Борис Аркадьев.[5]
В третьем матче против ленинградского «Спартака» единственный гол «Трактора» забил ещё один новичок, правый крайний Ханон Динер. «Трактор» пытался оформить его переход из Днепропетровска ещё перед сезоном 1940, но получил разрешение лишь год спустя.[6] «Сильный и энергичный игрок, неоднократно прорывался к воротам «Спартака». К сожалению, у Динера ещё слаба техника игры, неточен удар» — оценила 26-летнего дебютанта строгая «Сталинградская Правда».[7] Динер забил за 10 минут до конца, но ещё через две минуты вратарь Ермасов, поймав мяч, посланный с углового, упал с ним в ворота после столкновения с защитником, 1:1.
В гостевой встрече 4-го матча против «Динамо» (Тбилиси) окончательно закрепившийся на позиции левого крайнего Матвеев оформил свой четвёртый гол в сезоне, хотя мог помочь команде выиграть, но пробил пенальти в штангу.
В следующих трёх домашних матчах сталинградцы добились ничьи с одинаковым счётом 1:1, проигрывая по ходу игры. Следующие две домашние встречи «трактористы» провели с разным успехом. Первую — с московским «Спартаком» проиграли 1:3, вторую — с спартаковцами Харькова выиграли 1:0.
В спаренных матчах в Москве сталинградцы два раза уходили от поражения сведя оба матча к ничьей 1:1, хотя в игре с «армейцами» могли и выиграть, реализуй пенальти Матвеев.
Война
Весть о нападении нацистской Германии на Советский Союз застала «Трактор» в Донбассе, где футболисты готовились к встрече с командой «Стахановец». В день матча война шла уже несколько суток, но об отмене состязания никто и не помышлял. Игра началась точно в назначенное время. Только стадион, по воспоминаниям Василия Ермасова, на этот раз не был заполнен, как бывало прежде, до отказа. Кое-где виднелись свободные места. Матч был зрелищным, то и дело возникали острые моменты. Всё шло как обычно. И лишь временами можно было увидеть то в линии атаки, то в линии обороны отдельных игроков, задравших голову к небу. Они следили за вражескими самолётами, пролетавшими над городом. «Трактор» победил со счётом 3:2, но это был единственный раз, когда сталинградцы после игры покидали поле молча, с опущенными головами. Это был последний матч в Чемпионате СССР. Следующий чемпионат состоялся только в 1945 году, после победы над врагом.[8]
Следующая игра по календарю должна была быть в Минске. «Трактор» дал туда телеграмму о приёме команды, но ответа сталинградцы не получили, ведь Белоруссия уже была в пламени сражений.[8]
|
Возник вопрос — что делать? Прежде всего послали в Сталинград телеграмму следующего содержания: «Просим считать весь состав команды «Трактор» мобилизованными на фронт. Вместо Минска выезжаем в Москву для выяснения обстановки.» В отделе футбола Всесоюзного комитета физкультуры нам сообщили, что в связи с войной чемпионат прерван и нам нужно выехать в Сталинград, и там на месте решить, как лучше оказать помощь фронту. На тракторном заводе нам всем определили места, где требовались рабочие руки. Буквально из кабинета руководителей футболисты отправились в цеха и начали работать для фронта.[8] | 
|
В 1942 году в Сталинграде наступили тяжёлые дни. Многие футболисты «Трактора» эвакуировались вместе с кадровыми рабочими завода. Они стали работать на Челябинском тракторном заводе. Но не все футболисты покинули город. В боевых рядах его защитников остались С.Плонский, К.Беликов, В.Ермасов, Л.Шеремет, нападающий «Трактора» в 1937—1938 гг. Г.Шляпин и другие, в том числе и футболисты других команд Сталинграда. Большинство из них стали участниками матча «На руинах Сталинграда». Команда «Трактор» собралась в 1944 году провела несколько матчей на кубок ВЦСПС и один матч в кубке СССР, в котором проиграла ЦСКА со счётом 0:5.[8]
Тренерский штаб
- Александр Келлер — старший тренер.
- Михаил Кириллов (по другим данным В.П.Кириллов) — тренер.
Состав
Ермасов
Беликов
Покровский
Плонский
Григорьев
Рудин
Серов
Шеремет
Папков
Макаров
Матвеев
|
| Оптимальный состав в сезоне 1941 |
| Игрок | Год рождения | Бывший клуб | |||
|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | |||||
| Василий Ермасов | 1913 | «Металлург» (Сталинград)
| |||
| Аркадий Усов | 1914 | ||||
| Защитники | |||||
Константин Беликов 
|
1909 | «Динамо» (Сталинград)
| |||
| Сергей Плонский | 1913 | «Торпедо» (Горький)
| |||
Николай Покровский 
|
1911 | «Динамо» (Сталинград)
| |||
| Иван Тяжлов | 1910 | ||||
| Полузащитники | |||||
| Александр Григорьев | 1914 | «Металлург» (Сталинград)
| |||
| Александр Рудин | 1914 | «Металлург» (Сталинград)
| |||
| Евгений Шпинёв | 1914 | «Торпедо» (Горький)
| |||
| Нападающие | |||||
| Ханон Динер | 1915 | «Динамо» (Днепропетровск)
| |||
| Валентин Ливенцев | 1914 | «Спартак» (Москва)
| |||
| Василий Макаров | 1914 | «Динамо» (Харьков)
| |||
| Виктор Матвеев | 1915 | «Металлург» (Сталинград)
| |||
| Сергей Папков | 1909 | «Металлург» (Москва)
| |||
| Иван Серов | 1915 | «Спартак» (Харьков)
| |||
| Виктор Шведченко | 1918 | «Зенит» (Сталинград)
| |||
| Леонид Шеремет | 1915 | «Судостроитель» (Николаев)
| |||
| Михаил Яновский | 1915 | «Сталь» (Днепропетровск)
| |||
Трансферы
Пришли
|
Ушли
|
Матчи
− Победа − Ничья − Поражение
Товарищеские матчи
| Предсезонный 14 апреля 1941 | «Судостроитель» (Николаев) | –:– </span> | «Трактор» | Николаев | |
| Предсезонный 24 апреля 1941 | «Трактор» | 4:2 </span> | «Динамо» (Сталинград) | Сталинград | |
1:0 Виктор Матвеев  7'2:1 Виктор Шведченко ?'3:2 Валентин Ливенцев ?' (пен.)4:2 Михаил Яновский 90'
|
1:1 Алексей Киреев ?' 2:2 ? ?'
|
Стадион: Трактор | |||
| «Трактор»: ..., Рудин, Покровский, Серов, Григорьев, Ливенцев, Беликов, Яновский, Матвеев, Шведченко, ... «Динамо» (Сталинград): Свинцов, Киреев, ... | |||||
Чемпионат СССР
Первый круг
| 1 матч 27 апреля 1941 | «Трактор» | 2:3 </span> | «Динамо» (Киев) | Сталинград | |
| 1:0 Валентин Ливенцев 26' (пен.) 2:1 Валентин Ливенцев 45'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=79200 Протокол] | 1:1 Николай Балакин 32' 2:2 Владимир Онищенко 56'2:3 Владимир Онищенко 60'
|
Стадион: Металлург Зрителей: 6 000 Судья: Вячеслав Моргунов (Москва) | ||
| «Трактор»: Усов, Беликов, Тяжлов, Григорьев, Покровский, Рудин, Ливенцев, Яновский (Папков), Макаров, Шеремет, Матвеев. «Динамо» (Киев): Трусевич, Клименко, Махиня, Глазков, Афанасьев, Садовский, Балакин, Шиловский, Щегодский, Матиас, Онищенко. На замену выходил: Скоцень. | |||||
| 2 матч 3 мая 1941 | «Трактор» | 2:1 </span> | «Зенит» (Ленинград) | Сталинград | |
| 1:0 Виктор Матвеев 37' 2:0 Виктор Матвеев 49'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=79700 Протокол] [aegov.narod.ru/zenit/sssr/1941/41_01.htm Протокол] |
2:1 Борис Левин-Коган 65'
|
Стадион: Трактор Зрителей: 3 000 Судья: Кириллов (Сталинград) | ||
| «Трактор»: Ермасов, Беликов, Плонский, Григорьев, Покровский, Рудин, Ливенцев, Серов (Макаров, 46), Шведченко, Шеремет, Матвеев. «Зенит» (Ленинград): Иванов, Медведев, Козинец, Ошенков, Бодров, Яблочкин, Степанов, Дементьев, Фёдоров, Коротков, Левин-Коган. На замену выходил: Чучелов.  Ливенцев (83'). | |||||
| 3 матч 11 мая 1941 | «Трактор» | 1:1 </span> | «Спартак» (Ленинград) | Сталинград | |
| 1:0 Ханон Динер 80'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=80600 Протокол] [aegov.narod.ru/spartak/1941/41_03.htm Протокол] |
1:1 Виктор Смагин 82'
|
Стадион: Трактор Зрителей: 7 000 Судья: Виктор Архипов (Москва) | ||
| «Трактор»: Ермасов, Беликов, Тяжлов, Григорьев, Покровский, Рудин, Динер, Серов, Шведченко (В.Макаров, 46), Шеремет, Папков. «Спартак» (Ленинград): Симанович, Кузьмин, Россихин, Буднев, Аверин, Горбачёв, Ёлкин, Смагин, Ярцев, П.Макаров, Беспаленко. | |||||
| 4 матч 18 мая 1941 | «Динамо» (Тбилиси) | 1:1 </span> | «Трактор» | Тбилиси | |
| 1:0 Борис Пайчадзе 13'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=81100 Протокол] | 1:1 Виктор Матвеев 80'
|
Стадион: Динамо Судья: Иван Привалов (Харьков) | ||
| «Динамо» (Тбилиси): Ткебучава, Пехлеваниди, Кикнадзе, Бердзенешвили, Фролов, Джорбенадзе, Джеджелава, Панюков, Пайчадзе, Гавашели, Бережной. «Трактор»: Усов, Плонский, Тяжлов, Григорьев, Покровский, Рудин (Шпинёв), Динер, Серов, Макаров, Шеремет, Матвеев. ??? (второй тайм) - Динер.Нереализованный пенальти: | |||||
| 5 матч 25 мая 1941 | «Трактор» | 1:1 </span> | «Профсоюзы-1» (Москва) | Сталинград | |
| 1:1 Сергей Папков 9'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=81600 Протокол] | 0:1 Пётр Ступаков 4'
|
Стадион: Трактор Зрителей: 12 000 Судья: Виктор Архипов (Москва) | ||
| «Трактор»: Ермасов, Плонский, Тяжлов, Григорьев, Рудин (Шпинёв), Покровский, Папков, Серов, Макаров, Шеремет, Матвеев. «Профсоюзы-1» (Москва): Головкин, Громов, Рёмин, Маслов, Алякринский, Н.Ильин, Ратников, Степанов (Яковлев), Пономарёв, Лахонин, Ступаков. | |||||
| 6 матч 28 мая 1941 | «Трактор» | 1:1 </span> | «Спартак» (Одесса) | Сталинград | |
| 1:1 Виктор Матвеев 82'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=82600 Протокол] | 0:1 Александр Шацкий 30'
|
Стадион: Трактор Зрителей: 8 000 Судья: Михаил Дмитриев (Москва) | ||
| «Трактор»: Усов, Плонский, Тяжлов, Григорьев, Покровский, Шпинёв, Динер (Папков), Серов, Макаров, Шеремет, Матвеев. «Спартак» (Одесса): Набоков, Табачковский, Хейсон, Брагин, Лифшиц, Токарь, Доскалов, Щербаков (Борисевич), Васин, Орехов, Шацкий. | |||||
| 7 матч 1 июня 1941 | «Трактор» | 1:1 </span> | «Динамо» (Ленинград) | Сталинград | |
| 1:1 Леонид Шеремет 68'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=83200 Протокол] [aegov.narod.ru/dinamo/1941/41_07.htm Протокол] |
0:1 Анатолий Викторов 10'
|
Стадион: Трактор Зрителей: 7 000 Судья: Сергей Руднев (Москва) | ||
| «Трактор»: Ермасов, Беликов, Тяжлов, Плонский, Покровский, Рудин, Папков, Серов, Макаров, Шеремет, Матвеев. На замену выходил: Григорьев. «Динамо» (Ленинград): Василенко, Забелин, Сычёв, Алов, Лемешев, Вал.Фёдоров, Сазонов, Бизюков, А.Фёдоров, Викторов, Лотков. | |||||
| 8 матч 5 июня 1941 | «Трактор» | 1:3 </span> | «Спартак» (Москва) | Сталинград | |
| 1:0 Иван Серов 6'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=83800 Протокол] | 1:1 Алексей Соколов 38' 1:2 Николай Морозов 53'1:3 Павел Корнилов 58'
|
Стадион: Трактор Зрителей: 9 000 Судья: Г.Грицюк (Харьков) | ||
| «Трактор»: Усов (Ермасов, 46), Беликов, Тяжлов, Рудин, Плонский, Покровский, Папков (Динер), Серов, Макаров, Шеремет, Матвеев. «Спартак» (Москва): Леонтьев, Виктор Соколов, Василий Соколов, Малинин, Кочетков, Морозов, Габовский, Рязанцев, Гуляев, А.Соколов, Корнилов. | |||||
| 9 матч 10 июня 1941 | «Трактор» | 1:0 </span> | «Спартак» (Харьков) | Сталинград | |
| 1:0 Виктор Матвеев 72' (пен.)
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=84400 Протокол] | Стадион: Трактор Зрителей: 4 000 Судья: К.Терехов (Москва) | |||
| «Трактор»: Ермасов, Плонский, Беликов, Тяжлов, Рудин, Григорьев, Серов, Макаров, Ливенцев, Шеремет, В.Матвеев. «Спартак» (Харьков): Маховский, Чумбуридзе, Вас.Иванов, Рогозянский, Ищенко, Головин, Андреенко, Шкатулов, Грабарёв, Д.Матвеев, Нинуа. | |||||
| 10 матч 15 июня 1941 | «Красная Армия» (Москва) | 1:1 </span> | «Трактор» | Москва | |
| 1:0 Леонид Карчевский 13'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=85200 Протокол] | 1:1 Виктор Матвеев 38'
|
Стадион: Динамо Зрителей: 18 000 Судья: И.Аверкин (Ленинград) | ||
| «Красная Армия» (Москва): Никаноров, Пинаичев, Наумцев, Шлычков, Лясковский, Виноградов, Гринин, Карчевский, Щербаков, Николаев, Орехов. «Трактор»: Усов, Беликов, Плонский, Григорьев, Рудин, Макаров, Папков, Серов, Ливенцев, Шеремет, Матвеев. На замену выходил: Яновский. Нереализованный пенальти: | |||||
| 11 матч 19 июня 1941 | «Динамо» (Москва) | 1:1 </span> | «Трактор» | Москва | |
| 1:0 Михаил Якушин 34'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=85800 Протокол] | 1:1 Валентин Ливенцев 56' (пен.)
|
Стадион: Динамо Зрителей: 30 000 Судья: Т.Сошенко (Харьков) | ||
| «Динамо» (Москва): Кочетов, Радикорский, Киселёв, Блинков, Чернышёв, Палыска, Семичастный, Якушин, С.Соловьёв, Назаров, Бесков (Трофимов, 46). «Трактор»: Ермасов, Беликов, Плонский, Григорьев, Рудин, Макаров, Папков, Ливенцев, Шеремет, Динер (Покровский, 72), Матвеев. Нереализованный пенальти: | |||||
| 12 матч 24 июня 1941 | «Стахановец» (Сталино) | 2:3 </span> | «Трактор» | Сталино | |
| 1:0 Георгий Бикезин 8' (пен.) 2:2 Григорий Несмеха 56'
|
[fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=85900 Протокол] | 1:1 Виктор Матвеев 23' 1:2 Виктор Матвеев 49'2:3 Александр Рудин 82'
|
Стадион: Стахановец Зрителей: 10 000 | ||
| «Стахановец» (Сталино): Скрипченко, Мазанов, Бикезин, Смагин, Загрецкий, Красюк, Смыслов, Путятов, Наумов, Исаев, Несмеха. «Трактор»: Ермасов, Беликов, Плонский, Григорьев, Рудин, Тяжлов, Папков (Шведченко), Ливенцев, Шеремет, Покровский, Матвеев. | |||||
Статистика
Индивидуальная
Матчи и голы
| №. | Нац. | Позиция | Игрок | Всего | Чемпионат СССР | ||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Игры | Голы | Игры | Голы | ||||
|
|
Вр | Василий Ермасов | 8 | -9 | 8 | -9 | |
|
|
Вр | Аркадий Усов | 5 | -7 | 5 | -7 | |
|
|
Защ | Сергей Плонский | 10 | 0 | 10 | 0 | |
|
|
Защ | Николай Покровский | 10 | 0 | 10 | 0 | |
|
|
Защ | Константин Беликов | 9 | 0 | 9 | 0 | |
|
|
Защ | Иван Тяжлов | 9 | 0 | 9 | 0 | |
|
|
ПЗ | Александр Рудин | 11 | 1 | 11 | 1 | |
|
|
ПЗ | Александр Григорьев | 11 | 0 | 11 | 0 | |
|
|
ПЗ | Евгений Шпинёв | 3 | 0 | 3 | 0 | |
|
|
Нап | Леонид Шеремет | 12 | 1 | 12 | 1 | |
|
|
Нап | Виктор Матвеев | 11 | 8 | 11 | 8 | |
|
|
Нап | Василий Макаров | 11 | 0 | 11 | 0 | |
|
|
Нап | Иван Серов | 9 | 1 | 9 | 1 | |
|
|
Нап | Сергей Папков | 9 | 1 | 9 | 1 | |
|
|
Нап | Валентин Ливенцев | 6 | 3 | 6 | 3 | |
|
|
Нап | Ханон Динер | 5 | 1 | 5 | 1 | |
|
|
Нап | Виктор Шведченко | 3 | 0 | 3 | 0 | |
|
|
Нап | Михаил Яновский | 2 | 0 | 2 | 0 | |
Бомбардиры
| Имя | Чемпионат СССР | Всего |
|---|---|---|
| Виктор Матвеев | 8 | 8 |
| Валентин Ливенцев | 3 | 3 |
| Ханон Динер | 1 | 1 |
| Сергей Папков | 1 | 1 |
| Иван Серов | 1 | 1 |
| Александр Рудин | 1 | 1 |
| Леонид Шеремет | 1 | 1 |
| Итого | 16 | 16 |
«Сухие» матчи
| Имя | Чемпионат СССР | Всего |
|---|---|---|
| Василий Ермасов | 1 | 1 |
| Итого | 1 | 1 |
Примечание: в данной таблице учитываются только полные матчи (без замен), в которых вратарь не пропустил голов.
Командная
Турнирная таблица
| М | Клуб | И | В | Н | П | М | ±М | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | «Динамо» (Москва) | 10 | 6 | 3 | 1 | 28−12 | +16 | 15 |
| 2 | «Динамо» (Тбилиси) | 10 | 6 | 3 | 1 | 22−13 | +9 | 15 |
| 3 | «Динамо» (Ленинград) | 11 | 5 | 4 | 2 | 20−11 | +9 | 14 |
| 4 | «Трактор» (Сталинград) | 12 | 3 | 7 | 2 | 16−16 | 0 | 13 |
| 5 | «Стахановец» (Сталино) | 11 | 6 | 0 | 5 | 13−13 | 0 | 12 |
| 6 | «Красная Армия» (Москва) | 9 | 5 | 1 | 3 | 15−13 | +2 | 11 |
| 7 | «Спартак» (Москва) | 9 | 4 | 2 | 3 | 17−12 | +5 | 10 |
| 8 | «Динамо» (Киев) | 9 | 4 | 2 | 3 | 16−14 | +2 | 10 |
| 9 | «Профсоюзы-2» (Москва) | 10 | 3 | 4 | 3 | 11−10 | +1 | 10 |
| 10 | «Спартак» (Одесса) | 10 | 3 | 2 | 5 | 16−22 | −6 | 8 |
| 11 | «Зенит» (Ленинград) | 8 | 2 | 3 | 3 | 12−14 | −2 | 7 |
| 12 | «Спартак» (Ленинград) | 9 | 1 | 4 | 4 | 8−16 | −8 | 6 |
| 13 | «Динамо» (Минск) | 10 | 3 | 0 | 7 | 10−21 | −11 | 6 |
| 14 | «Спартак» (Харьков) | 9 | 2 | 1 | 6 | 7−19 | −12 | 5 |
| 15 | «Профсоюзы-1» (Москва) | 9 | 1 | 2 | 6 | 10−15 | −5 | 4 |
Примечание: турнир должен был проводиться в два круга, правила предусматривали 2 очка за победу, 1 за ничью, 0 за поражение.
Общая статистика
| Сыграно матчей | 12 (Чемпионат СССР) |
| Победы | 3 |
| Ничьи | 7 |
| Поражения | 2 |
| Забито мячей | 16 |
| Пропущено мячей | 16 |
| Разница мячей | 0 |
| Пенальти: забитые/назначенные | 3/5 |
| Пенальти соперника: пропущенные/назначенные | 1/2 |
| Предупреждения | ? |
| Удаления | ? |
| Лучший счёт | 3:2 (Г) против «Стахановец» (Сталино) — Чемпионат СССР, 24 июня 1941 |
| Худший счёт | 2:3 (Д) против «Динамо» (Киев) — Чемпионат СССР, 27 апреля 1941 |
| «Сухие» матчи | 1 |
| Наибольшее число матчей | Леонид Шеремет (12 матчей)
|
| Лучший бомбардир | Виктор Матвеев (8 голов)
|
Примечание: в данной таблице не учитываются результаты товарищеских матчей.
Общая статистика по турнирам
| Турнир | И | В | Н | П | ЗМ | ПМ | ±М | ЖК | КК | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Чемпионат СССР | 12 | 3 | 7 | 2 | 16 | 16 | 0 | ? | ? | 13/24 (54,2 %) |
| Всего | 12 | 3 | 7 | 2 | 16 | 16 | 0 | ? | ? | 13/24 (54,2 %) |
Напишите отзыв о статье "ФК «Трактор» Сталинград в сезоне 1941"
Примечания
- ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2006-11-10/16_1 Летопись Акселя Вартаняна. Год 1941. Часть 4. За 30 лет до «Аякса»!]
- ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2006-10-27/16_1 Летопись Акселя Вартаняна. Год 1941. Часть 1. Великий Тарасов в роли Зидана]
- ↑ [dynkievmedia.fmbb.ru/viewtopic.php?p=1788 Медиа библиотека ФК «Динамо» Киев от Алексея Новика. Протокол матча «Трактор» — «Динамо» (Киев)]
- ↑ [aegov.narod.ru/zenit/sssr/1941/41_01.htm Протокол матча «Трактор» — «Зенит»]
- ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2006-04-14/14_1 Летопись Акселя Вартаняна. Год 1940. Часть 8. Выше взлетишь — больнее падать]
- ↑ [www.sport-express.ru/newspaper/2005-11-11/12_1 Летопись Акселя Вартаняна. Год 1940. Часть 3. «Незыблемый порядок»]
- ↑ [aegov.narod.ru/spartak/1941/41_03.htm Протокол матча «Трактор» — «Спартак» (Ленинград)]
- ↑ 1 2 3 4 Андреев В.Д., Кошель В.Д., Савелов Р.Д., Толстопятов А.Ф., Полуничев П.В., Фёдоров В.Н. Летопись областного футбола. Царицын. Сталинград. Волгоград. 1909-1962. — 2000. — 238 с. — 250 экз.
См. также
| ||||||
Отрывок, характеризующий ФК «Трактор» Сталинград в сезоне 1941
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»
Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
