Бенефис

Бенефи́с (фр. bénéfice — доход, польза) — спектакль, устраиваемый в честь одного из выступающих актёров (например, как выражение признания мастерства бенефицианта) или работников театра. Доход от таких представлений полностью поступал в пользу этого человека — за вычетом расходов по спектаклю.

Первый бенефис состоялся во Франции в 1735 году.

Поначалу это были представления в счёт единовременной материальной помощи какому-либо актёру, но со временем превратились в род неофициальной надбавки к жалованью.

В России были введены с 1783, а до 1809 предоставлялись не только актёрам, но и драматургам и композиторам. Бенефисы на русской сцене устраивались, как правило, в честь выдающихся актёров или для материальной разовой поддержки какого-то актёра (именно такой бенефис был дан в Малом театре в Москве для Аграфены Гавриловны Рыкаловой по смерти её мужа актёра Василия Васильевича Рыкалова). У бенефицианта было привилегированное право самостоятельного выбора пьесы, хотя обычно в системе Императорских театров репертуаром ведала Контора императорских театров. Пьесы, как правило, выбирались с расчётом на кассовый успех; часто выбор падал на долгожданные премьеры известных авторов. Например, в 1835 году Михаил Семёнович Щепкин в свой бенефис впервые сыграл Шейлока в «Венецианском купце» У. Шекспира; 5 февраля 1843 года в Малом театре прошла премьера пьесы Гоголя «Игроки» тоже в бенефис М. С. Щепкина; в том же Малом театре для бенефисов Прова Михайловича Садовского были впервые поставлены две пьесы Островского — «В чужом пиру похмелье» — 9 января 1856 года, «Горячее сердце» — 15 января 1869 года; премьера оперы Чайковского «Воевода» состоялась 30 января 1869 г. в Большом театре в Москве, в бенефис певицы Александры Меньшиковой.

В Императорских театрах несколько раз предпринимались попытки отменить подобные спектакли-сборы. Они запрещались, но потом возрождались вновь. В 1908 бенефисы в Императорских театрах были ликвидированы. В провинциальных частных антрепризах бенефисные спектакли не запрещались, существовали всегда, но их вопрос решался на уровне антрепренёров или директоров. Так же и в столичных частных театрах: так, петербургский театр Суворина (ныне на этом месте Большой Драматический театр имени Г. А. Товстоногова) показал постановку «Сирано де Бержерак» 10 февраля 1898 в бенефис Л. Б. Яворской, а в Москве в саду Эрмитаж у предпринимателя Якова Васильевича Щукина до самого 1917 года неоднократно проводились бенефисы Ф. И. Шаляпина и др. артистов.

В дальнейшем, когда все театры при Советской власти были национализированы, форма бенефисов, предусматривающая персональное материальное вознаграждение, была упразднена в 1925 году постановлением V Всесоюзного съезда профсоюза работников искусств.

В настоящее время театральные бенефисы возрождаются.

Постепенно появился второй, переносный смысл слова. Так стали называть любое удачное выступление — не только актёрское, а, скажем, спортивной команды, а порой удачное и ставшее главенствующим участие в каком-либо деле.

Литература

• Бенефис театральный // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Бенефис

Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.