Библиофильство

Библиофи́льство, библиофили́я — буквально: любовь к книгам. Библиофил — человек, собирающий редкие и ценные издания; иногда собирают коллекции изданий одного автора, иллюстратора и т. д.; также книголюб — любитель и знаток книг. Коллекционеры книг собирают не только книги, но и периодические издания, хромолитографии, листовки, комиксы и т. д. Особой популярностью среди библиофилов пользуются редкие книги. Принимается во внимание изящное исполнение шрифта и иллюстраций.

Описание

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Для многих библиофилов представляют интерес первые и прижизненные издания автора, а также книги с автографами, но здесь уже происходит тесное переплетение с коллекционированием автографов. Малотиражные книги часто привлекают коллекционеров, хотя не всегда являются раритетами. Всё же в мире редкостей книжного мира существуют некоторые стойкие ориентиры, например инкунабулы, альдины, эльзевиры, плантены и др. Уже в Средние века отдельными лицами собирались книги — в результате возникали частные библиотеки, в частности библиотеки Ярослава Мудрого, Ивана Грозного, Матьяша Корвина. В западноевропейских странах библиофильство — увлечение Медичи, Сфорца и других богатых и знатных родов. Первым русским императором-библиофилом можно назвать Петра I; в его книжном собрании были издания по кораблестроению. Екатерина II приобрела библиотеку Вольтера. Из русских библиофилов можно выделить Мусина-Пушкина, Беркова, Шилова, Погодина и др.

Французский писатель Шарль Нодье, сам страстный библиофил, изобразил человека, чьи мысли заняты одними лишь книгами, в своём рассказе «Библиоман» (1831).

Библиофилы играют важную роль в накоплении и сохранении редких экземпляров и коллекций книг, представляющих культурную и научную ценность. Частные коллекции по указаниям или завещаниям владельцев составляли основу многих публичных библиотек.

В СССР в 1974 году было основано Всесоюзное добровольное общество любителей книги (ВОК), которое на пике своего развития объединяло 16 млн человек, имело 200 тыс. отделений и 11 тыс. специализированных книжных магазинов. Преемником общества в России является организация, которая с 1997 года называется Международным союзом общественных объединений книголюбов (МСК).

Крайние формы библиофилии

В «ЭСБЕ» и энциклопедии «Книга» (Москва, 1999) выделяется такая крайняя форма библиофилии, как библиолатрия, а также даётся характеристика таких типов собирателей книг, как библиоман и библиотаф.

Библиола́трия — «суеверное преклонение перед книгой, почитание священных или божественных книг (например, Библии, Танаха, Корана), а также книг, обладающих якобы магической чародейской силой. В переносном смысле — пристрастие к книгам, доведённое до крайней степени».

Библиома́н — «тип собирателя книг, который в своём доведённом до крайности увлечении преступает границы разумного отношения к цели и смыслу собирательства».Человек, интересующийся прежде всего внешними аспектами книг.

Библиота́ф — «тип библиомана, у которого инстинкт собственника приобрёл абсурдную, уродливо гипертрофированную форму. Библиотаф не позволяет никому пользоваться своими книгами».

См. также

• Библиография
• Библиофобия
• Инкунабула
• Литературоведение
• Рукопись
• Фолиант
• «Любокнижие»
• Про книги. Журнал библиофила

Литература

• Библиомания // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Библиофильство

– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.