Бородач, Янко

Янко Бородач
словацк. Janko Borodáč
Дата рождения:	18 июня 1892(1892-06-18)
Место рождения:	Прешов, Австро-Венгрия
Дата смерти:	18 февраля 1964(1964-02-18) (71 год)
Место смерти:	Братислава, ЧССР
Профессия:	актёр, драматург, переводчик, прозаик, театральный режиссёр, театральный педагог
Гражданство:	Австро-Венгрия Австро-Венгрия Чехословакия Чехословакия Словакия Словакия Чехословакия Чехословакия
Годы активности:	1921—1964
Псевдонимы:	Ján Debnár, Janko Bystrý
Театр:	Словацкий национальный театр
Награды:

Янко Бородач (словацк. Janko Borodáč; 18 июня 1892, Прешов — 18 февраля 1964, Братислава) — чехословацкий актёр, драматург, переводчик, писатель, театральный режиссёр и педагог, который считается создателем словацкого профессионального театра. По национальности словак.

Биография

Окончил двухлетнее педагогическое училище и затем работал школьным учителем в деревне Пстрина. В 1913 году был призван на службу в австро-венгерскую армию, на следующий год был мобилизован в связи с началом Первой мировой войны, воевал на Восточном фронте. Был ранен и попал в русский плен, где начал изучать русский язык, знакомиться с русской культурой, а позже выступать в самодеятельном театре.

В 1918 году он вернулся в Словакию, ставшую частью Чехословакии, и попытался продолжить получение образования, одновременно организовывая любительские театральные представления. Театральная работа настолько увлекла его, что в 1919 году он отправился в Прагу, где стал первым студентом-словаком Пражской консерватории, изучавшим драматическое искусство. Своё обучение он завершил в 1921 году.

В 1921—1922 годах он стал одним из основателей Словацкого национального театра, участвовал в его первых спектаклях и там познакомился со своей будущей женой Ольгой Орзаговой и несколькими актёрами, ставшими впоследствии первыми известными профессиональными актёрами-словаками. Театр даже начал выезжать на гастроли по Словакии с целью содействия развитию актёрского искусства в стране, но распался после первого сезона.

В 1922 году Бородач уехал в город Сабинов, где женился и вместе с женой начал участвовать в любительских театральных постановках. Два года спустя, в 1924 году, Словацкий национальный театр усилиями супругов был восстановлен. Затем он начал преподавать актёрское мастерство в местной Музыкально-драматической академии и впервые стал пробовать себя в качестве театрального режиссёра. В 1929 году он стал драматургом и художественным руководителем Словацкого национального театра.

В 1932 году труппа театра разделилась на чешскую и словацкую, главой последней стал Бородач. После создания Независимого государства Словакия в 1939 году Словацкий национальный театр перестал быть частным учреждением и перешёл под контроль правительства. Бородач в это время придерживался националистических идей, что подтверждается сюжетом написанных им в то время пьес, бывших военной пропагандой фашистского режима, но популярностью они не пользовались.

После Второй мировой войны ему было поручено воссоздать Восточный Словацкий национальный театр (ныне Государственный театр) в Кошице. Там он работал вместе с женой до 1953 года, а позже был переведён в Словацкий национальный театр в Братиславе, где работал в качестве режиссёра до конца жизни, а также преподавал актёрское мастерство и режиссуру в Академии исполнительских искусств в Братиславе. После войны в своём творчестве он обратился к социалистическому реализму.

За свою актёрскую карьеру воплотил на сцене более 100 персонажей.

Похоронен на кладбище Соловьиной долины в Братиславе.

Награды и признание

• Государственная премия (1952)
• Народный деятель искусств (1955)
• орден Труда (1960)
• орден Республики (1962).

Ссылки

• [www.ivychod.sk/osobnosti-vychodu/jan-borodac Ján Borodáč] (слов.). ivychod.sk. Проверено 23 ноября 2013.

Отрывок, характеризующий Бородач, Янко

– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.