Борромео, Федерико (младший)
| Федерико Борромео младший Federico Borromeo, iuniore | |||
| |||
|---|---|---|---|
| май 1670 года — 18 февраля 1673 года | |||
| Церковь: | Римско-католическая церковь | ||
| Предшественник: | Кардинал Дечио Аццолини младший | ||
| Преемник: | Кардинал Франческо Нерли | ||
| Рождение: | 29 мая 1617 Милан, Миланское герцогство | ||
| Смерть: | 18 февраля 1673 (55 лет) Рим, Папская область | ||
| Принятие священного сана: | неизвестно | ||
| Епископская хиротония: | 30 ноября 1654 года | ||
| Кардинал с: | 22 декабря 1670 года | ||
Его Высокопреосвященство кардинал Федерико Борромео младший (итал. Federico Borromeo, iuniore; 29 мая 1617, Милан, Миланское герцогство — 18 февраля 1673, Рим, Папская область) — итальянский куриальный кардинал. Титулярный латинский патриарх Александрийский с 19 октября 1654 по 22 декабря 1670. Апостольский нунций в Швейцарии с 28 ноября 1654 до 20 августа 1665. Губернатор Рима с 17 февраля 1666 по 26 февраля 1668. Апостольский нунций в Испании с 25 февраля 1668 по июль 1670. Титулярный латинский патриарх Константинопольский, Государственный секретарь Святого Престола с мая 1670 по 18 февраля 1673. Кардинал-священник с 22 декабря 1670, с титулом церкви Сант-Агостино с 23 февраля 1671 по 8 августа 1672. Кардинал-священник с титулом церкви Сант-Аньезе-фуори-ле-Мура с 8 августа 1672 года.
Происходил из известного дворянского рода Борромео, мирское имя — Федерико V Борромео. «Младшим» его называли потому, что он был сыном племянника знаменитого миланского кардинала Федерико Борромео (Федерико III Борромео).
|
Это заготовка статьи о кардинале. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Борромео, Федерико (младший)"
Ссылки
- [www.catholic-hierarchy.org/bishop/bboffof.html Информация] (англ.)
| Предшественник: кардинал Дечио Аццолини младший |
Государственный секретарь Святого Престола май 1670 — 18 февраля 1673 |
Преемник: кардинал Франческо Нерли |
Отрывок, характеризующий Борромео, Федерико (младший)
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
