Ваккенродер, Вильгельм Генрих

Вильгельм Генрих Ваккенродер
нем. Wilhelm Heinrich Wackenroder
Вильгельм Генрих Ваккенродер
Дата рождения:	13 июля 1773(1773-07-13)
Место рождения:	Берлин
Дата смерти:	13 февраля 1798(1798-02-13) (24 года)
Место смерти:	Берлин

Ви́льгельм Ге́нрих Ва́кенродер (нем. Wilhelm Heinrich Wackenroder, 13 июля 1773, Берлин — 13 февраля 1798, Берлин) — немецкий писатель, ближайший друг Людвига Тика. Ваккенродер в «Herzensergiessungen eines kunstliebenden Klosterbruders» (Сердечные излияния монаха, любящего искусство) впервые возвестил о тяге нового поколения бюргерской интеллигенции к родной старине, в средневековье, о влечении к католицизму с его пышным культом и к искусству, тесно связанному с этим культом.

Год выхода книги Ваккенродера (1797) можно считать первой датой немецкого романтизма, вначале ещё не дифференцированного и выявлявшего более или менее цельное мироощущение. «Сердечные излияния» составили небольшие лирические статьи об искусстве и художниках и повесть о неудачливом музыканте, Иосифе Берглингере, имеющая автобиографическое значение. В книге Ваккенродера рассказал о своей жизни, полной порывов к творчеству и сомнений в своём призвании, отравленной непониманием окружающих. Внутренне объединяющее книжку настроение, — это благоговение перед искусством как божественным откровением.

Искусство не мыслится Ваккенродером вне связи с религией вообще и католицизмом в частности. Современная Ваккенродеру жизнь не могла создать такого религиозного искусства. Религиозность художественного творчества исключалась уже рационализмом нового времени, в особенности эпохи Просвещения. Отталкиваясь от этого рационализма, Ваккенродер преклоняется перед средневековым искусством, не разобщённым, а связанным с религией. Вдумываясь в эту благотворную для него связь, Ваккенродер усматривает в ней лишь выражение общей жизненной целостности на основе веры.

Человек переходной эпохи, остро чувствующий неустойчивость и сложность современной ему жизни, Ваккенродер создал себе идеализированное представление о средневековье, будто бы не знавшем противоречий разума и чувства, чуждом сомнений и внутреннего разлада: строгое деление сословного общества отводило каждому его место, ставило перед каждым определённую цель жизни.

Искусство входило в эту органическую целостность как один из составных, ею порождённых и её укрепляющих элементов. Отдельные виды искусства — поэзия, музыка, живопись и архитектура — также органически сливаются у Ваккенродера воедино, в один грандиозный синтез. Синтетическое искусство, впервые провозглашённое Ваккенродером, стало мечтой романтиков, которую от них унаследовали близкие им по духу художники последующих поколений.

После смерти Ваккенродера Тик издал в 1799 его «Phantasien über die Kunst für Freunde der Kunst» (Фантазии об искусстве для друзей искусства), прибавив к ним ряд своих статей, написанных в стиле «Фантазий». Тик обязан своему другу и идеей романа «Franz Sternbalds Wanderungen» (Странствования Франца Штернбальда) — повествование о путешествии, которое совершил один из учеников А. Дюрера в Рим.

Стиль Ваккенродера характеризуется типичными чертами раннего романтизма: приподнятостью, отсутствием образов элементарных ощущений, фрагментарностью изложения, в котором рассуждение переплетается с рассказом и описанием.

Ярко выраженная Ваккенродером идеализация средневековья вообще и немецкого средневековья — в частности, возбудившая любовь и интерес к изучению национальной старины, имела огромные последствия в дальнейшей истории немецкого романтизма.

Влияние на русскую литературу

Влияние Ваккенродера не ограничивается немецкой литературой; его произведения, переведённые в 1826 на русский язык, сыграли важную роль в развитии эстетических воззрений русского «любомудрия». Авторитет Ваккенродера выдвигали русские романтики двадцатых-тридцатых годов XIX века в своей борьбе против классической теории.

Его эстетических взглядов придерживались С. П. Шевырев и В. Ф. Одоевский. Идеализация родной старины, столь типичная именно для немецкого романтизма, легла в основу «антизападнического» патриотизма русских славянофилов.

Литература

• Вакенродер В. Г. Фантазии о искусстве. М., «Искусство», 1977.
• «Об искусстве и художниках. Размышления отшельника, любителя изящного», М., 1826, переизд. под ред. проф. П. Н. Сакулина, М., изд. К. Ф. Некрасова, 1914 Wackenroder W. H., Werke und Briefe, 2 Bde, Jena, 1910.
• Браун Ф. М. Немецкий романтизм — в «Истории западной литературы», под ред. Батюшкова. т. I. — M. 1912.
• Сакулин П. Н. Из истории русского идеализма. В. Ф. Одоевский. т. I. — М. 1913.
• Wölflin. Studien für Literaturgeschichte. 1893.
• Koldewey K. Wackenroder und sein Einfluss auf Tieck. — Lpz. 1904.
• Stoecker H. Zur Kunstanschauung des 18 Jahrhunderts von Winkelmann bis Wackenroder. Berlin. 1904.
• Hartmann H. Kunst und Religion bei Wackenroder. Tieck und Solger. Erlangen. 1916.

Ссылки

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.
В статье использован текст Ф. Шиллера, перешедший в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий Ваккенродер, Вильгельм Генрих

– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему: