Валенти, Джек

Джек Валенти
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Джек Джозеф Валенти (англ. Jack Joseph Valenti; 5 сентября 1921, Хьюстон, Техас — 26 апреля 2007, Вашингтон) — бывший президент Американской ассоциации кинокомпаний (1966 —2004).

Во время своего 38-летнего пребывания в MPAA он создал систему рейтингов фильмов MPAA. Джек Валенти считался одним из наиболее влиятельных лоббистов авторского права в мире.

Биография

Валенти родился в Хьюстоне, штат Техас, США, 5 сентября 1921 года. Сын итальянских иммигрантов. Во время Второй Мировой войны служил был в звании первого лейтенанта ВВС армии Соединенных Штатов. Валенти имел 51 вылет на боевые задачи в качестве летчика-командира бомбардировщика Б-25. Получил четыре награды, в том числе в почетный крест и медаль.

В 1946 году Валенти окончил Хьюстонский университет. Получил степень бакалавра. Учась в университете, он работал сотрудником университетской газеты The Daily Cougar, был президентом университетского общества студенческого самоуправления, позднее входил в состав попечительского совета университета.

Получив в 1948 году степень магистра Гарвардского университета, Валенти пошел работать в рекламный отдел компании Техас АЗС, помогая ей увеличивать продажи.

В 1952 году, он и его напарник Уэлдон Уикли основали рекламное агентство Уикли & Валенти. Их первым клиентом была нефтяная компания «Коноко». В 1956 году Валенти познакомился с сенатором Линдон Б. Джонсоном. Компания Уикли & Валенти начала заниматься политической деятельностью.. В 1960 году его фирма участвовала в президентской компании Кеннеди-Джонсон.

Политическая карьера

Валенти выступал в качестве связующего звена со средствами массовой информации 22 ноября 1963 года во время визита президента Джона Ф. Кеннеди и вице-президента Линдона Б. Джонсона в Далласе, штат Техас. Валенти был в составе президентского кортежа во время убийства президента. После убийства Президента Кеннеди Валенти присутствовал на церемонии принятия присяги Линдона Джонсона на борту самолета и полетел с новым президентом в Вашингтон. Затем он стал первым «специальным помощником» Джонсона . В 1964 году Джонсон поручил Валенти выстраивать отношения с республиканским руководством Конгресса, особенно с Джеральдом Фордом и Чарльзом Халлеком.

Карьера в MPAA

В 1966 году Валенти, по настоянию студии Universal стал президентом киноассоциации Америки.

Рейтинговая система

В 1968 году Валенти создал рейтинговую систему оценки фильмов. До начала использования рейтинговой системы в США действовал полный запрет на показ на широком экране сцен насилия и сексуальных сцен. Система изначально состояла из четырёх отдельных рейтингов, обозначаемых буквами: G, М, R, Х. М рейтинг вскоре был заменена ГП, а позже был изменен на PG. Использовать рейтинг Х сразу оказалось затруднительным, поскольку он использовался для свободной порнографической индустрии. Так фильмы Полуночный Ковбой и Заводной апельсин считаются порнографическими, потому что они несли Х рейтинг. В 1990 году рейтинг НЦ-17 был представлен как товарный знак — «только для взрослых», как замена торгового знака Х -рейтинга. Рейтинг PG-13 был добавлен в 1984 году, чтобы обеспечить для аудитории более широкий диапазон выбора.

Рейтинговые обозначения: (G — нет возрастных ограничений (General Audiences); M — подростковое ограничение от 11 до 13 лет (Mature Audiences); R — лица, не достигшие 16-летнего возраста, допускаются на сеанс только в присутствии родителей; X — на сеанс не допускаются лица, не достигшие 17-летнего возраста (Adults only).

Валенти и новые технологии

В конце 1970-х и начале 1980-х годов Валенти стал известен своим эпатажным выступлением на кассетный видеомагнитофон фирмы Sony, из-за которого могла терпеть убытки киноиндустрия. Он говорил: «я говорю вам, что видеомагнитофон-это американский кинопродюсер … это Бостонский душитель — это женщина дома одна.» Несмотря на предсказание Валенти по упадку киноиндустри, рынок домашнего видео в конечном счете стал основой доходов производителей фильмов на протяжении 1980-х и 1990-х годов.

Авторское право цифрового тысячелетия

В 1998 году Валенти лоббировал спорный закон об авторском праве цифрового тысячелетия, утверждая, что нарушение авторских прав через Интернет серьезно повредит киноиндустрии.

Выход на пенсию

В августе 2004 года Валенти в возрасте 82 лет вышел на пенсию. Его заменил бывший американский конгрессмен и министр сельского хозяйства Дэн Гликман. Ответственным за распределение рейтингов стал Джоан Грейвз.

После выхода на пенсию Валенти стал участвовать в технологиях, связанных с венчурной деятельностью, принимал активное участие в борьбе с контрафактной видеопродукцией.

Валенти умер 26 апреля 2007 года в своем доме в Вашингтоне от инсульта . Похоронен на Арлингтонском Национальном кладбище.

Личная жизнь

Валенти был долгое время холостяком. В 1962 году, в возрасте 41 года, он женился на Мэри Маргарет Валенти. У них родилось трое детей.

Награды и звания

Валенте получил почетный крест и медаль За службу в ВВС во время Второй Мировой Войны. В 1969 году Джек Валенти получил бронзовый медальон — высшую гражданскую награду. В 1985 году Джек Валенти получил французский Орден Почетного легиона.

В 2002 году Валенти стал почетным доктором университета в Хьюстоне.

Память

Американская ассоциация кинопроизводителей учредила премию имени Джека Валенти. Первым лауреатом премии Валенти в 2007 году был Клинт Иствуд. За многолетнюю работу в Американской ассоциации кинопроизводителей Валенти был удостоен персональной звезды на Аллее славы.

Труды

• Десять героев и две героини (1957)
• Горький вкус славы (1971)
• Права президента (1976; ISBN 0-671-80834-6)
• Охранять и защищать (1992; ISBN 0-385-41735-7)
• Говорить с уверенностью (2002; ISBN 0-7868-8750-8)
• На этот раз это место (2007; ISBN 0-307-34664-1)

Наследие

Мемуары Валенти — Моя жизнь на войне, в Белом доме и в Голливуде были опубликованы 15 мая 2007 года, всего через несколько недель после его смерти.

Ссылки

www.youtube.com/watch?v=qUNvG1mAIFA#t=298

Отрывок, характеризующий Валенти, Джек

– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.