Заводной апельсин (фильм)

Заводной апельсин
A Clockwork Orange
Жанр	криминальный фильм драма фантастика антиутопия
Режиссёр	Стенли Кубрик
Продюсер	Стенли Кубрик
Автор сценария	Стенли Кубрик Энтони Бёрджесс (роман)
В главных ролях	Малкольм Макдауэлл
Оператор	Джон Олкотт
Композитор	Вэнди Карлос
Кинокомпания	Warner Brothers
Длительность	136 мин.
Бюджет	2,2 млн $
Сборы	26 589 355 $
Страна	Великобритания Великобритания США США
Год	1971
IMDb	ID 0066921
Выход фильма «Заводной апельсин» (оригинальное название — A Clockwork Orange)

К:Фильмы 1971 года

«Заводно́й апельси́н» (или «Механи́ческий апельси́н»; англ. A Clockwork Orange) — культовый фильм-антиутопия 1971 года режиссёра Стэнли Кубрика по мотивам одноимённого романа Энтони Бёрджесса, вышедшего в 1962 году.

Картина состоит из размышлений о сущности человеческой агрессии на примере подростков, о свободе воли и адекватности наказания. Главный герой — харизматичный подросток Алекс (Малкольм Макдауэлл), влюблённый в музыку Бетховена, является главарём шайки, состоящей кроме него ещё из трёх молодых людей, которая занимается актами «ультранасилия»: разбоями и изнасилованиями, нарушая покой мирных граждан футуристичной Британии. Попав в тюрьму, Алекс добровольно становится объектом эксперимента по подавлению тяги к насилию, но, выйдя на свободу, теряет навык самозащиты и не способен противодействовать внешней агрессии. Рассказ ведётся от лица главного героя, который бо́льшую часть времени говорит на надсате (англ. Nadsat) — вымышленном языке, представляющим собой смесь русского и английского языков, а также сленга Кокни.

Премьера состоялась 19 декабря 1971 года. 4 номинации на премию «Оскар», включая за лучший фильм года, всего 5 наград и 16 номинаций. Фильм стабильно входит в первую сотню списка 250 лучших фильмов на сайте IMDb.

Сюжет

События фильма происходят в альтернативной Великобритании начала 70-х годов. В фильме рассказывается о судьбе подростка Алекса (Малкольм Макдауэлл). Алекс очень любит слушать Бетховена, насиловать женщин и совершать акты «ультранасилия»: избивать бездомных, врываться в приличные дома и грабить жильцов, драться со сверстниками. В фильме натуралистично показаны сцены группового изнасилования. Алекс сам рассказывает свою историю. Для рассказа он использует сленг «надсат» (англ. Nadsat), в котором смешаны английские и русские слова (незадолго до написания романа писатель побывал в Советской России).

Совершив жестокое убийство и будучи подставленным друзьями-подельниками, Алекс попадает в тюрьму. Тюрьма оказывается для него невыносима, и он решает участвовать в экспериментальном «лечении», которое предлагает правительство, после которого можно сразу выйти на свободу. «Лечение» заключается в том, что у человека вырабатывают условный рефлекс на секс и насилие: как только Алексу хотелось заняться сексом или подраться, у него начинался ужасающий, сводящий с ума приступ тошноты, от которого даже хотелось совершить самоубийство. А в качестве побочного эффекта, такой же приступ начинался у Алекса и при звуках ранее обожаемой им Девятой симфонии Бетховена, которая служила звуковым сопровождением к одному из видеофильмов, показываемых во время «лечения».

Возвратившись домой, Алекс оказывается отвергнут своими родителями. В то же время общество внимательно следит, как новое экспериментальное «лечение» подействует на жестокого убийцу, об этом пишут все газеты. Лишённый всякой возможности защищаться, Алекс случайно встречается поочерёдно со своими жертвами и подельниками — и те и другие жестоко избивают Алекса, а последняя его жертва — политический оппозиционер — и вовсе мучает его проигрыванием Девятой симфонии, что заставляет Алекса выброситься из окна. Самоубийство Алекса, по планам оппозиции, должно было показать всю несостоятельность нового «лечения», предложенного правительством. Но Алекс выжил.

Только в больнице, окружённый всяческой заботой персонала, Алекс понемногу приходит в себя. Но забота оказывается не бескорыстна — в больнице Алекса навещает министр внутренних дел и просит притвориться, будто всё в порядке, и будто лечение совершенно безопасное и эффективное. Взамен он предлагает Алексу высокооплачиваемый пост во власти, на котором Алекс должен будет улучшать имидж правящей партии, подпорченный его попыткой суицида. Вдобавок министр сообщает ему, что писатель, которому Алекс сломал жизнь в начале ленты, жестоко изнасиловав его жену и покалечив его самого, был изолирован от общества за издевательства над парнем. Алекс соглашается на предложение министра, понимая, что попытка самоубийства начисто стерла из него все результаты «лечения». Фильм завершается его зловещими словами: «Я полностью исцелился…».

В ролях

Актёр Роль Малкольм Макдауэлл Алекс ДеЛардж Алекс ДеЛардж Джеймс Маркус Джорджи Джорджи Майкл Тарн Пит Пит Уоррен Кларк Тём Тём Патрик Мэги Фрэнк Александер Фрэнк Александер Адриенн Корри Миссис Александер Миссис Александер Майкл Бейтс старший офицер Барнс старший офицер Барнс Джон Клайв крепкий ирландец (на сцене) крепкий ирландец (на сцене) Вирджиния Уэзерелл голая красотка (на сцене) голая красотка (на сцене) Карл Дюринг доктор Бродский доктор Бродский Пол Фаррелл бродяга бродяга Ричард Коннот Биллибой (главарь враждебной банды) Биллибой (главарь враждебной банды) Клайв Фрэнсис Джо (человек, усыновлённый папой и мамой) Джо (человек, усыновлённый папой и мамой) Мириам Карлин мисс Дэзер, кошатница мисс Дэзер, кошатница

Актёр Роль Майкл Говер начальник тюрьмы начальник тюрьмы Обри Моррис П. Р. Дельтоид П. Р. Дельтоид Годфри Квигли капеллан капеллан Шейла Рэйнор мама Алекса мама Алекса Филип Стоун папа Алекса папа Алекса Мэдж Райан доктор Браном, ассистент Бродского доктор Браном, ассистент Бродского Джон Сэвидент заговорщик заговорщик Маргарет Тайзек заговорщица заговорщица Энтони Шарп Фредерик, министр внутренних дел Фредерик, министр внутренних дел Полин Тейлор доктор Тейлор, психиатр доктор Тейлор, психиатр Стивен Беркофф Том (полицейский в допросной) Том (полицейский в допросной) Джон Дж. Карни сержант в допросной сержант в допросной Линдси Кэмпбелл инспектор полиции инспектор полиции Дэвид Прауз Джулиан (слуга-телохранитель Фрэнка) Джулиан (слуга-телохранитель Фрэнка) Джереми Карри Иисус Христос Иисус Христос

Проект до Кубрика

Во время работы над Доктором Стрейнджлавом Терри Саузерн предлагал Кубрику взяться за экранизацию книги Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин». Когда Кубрик впервые прочёл книгу, его оттолкнула языковая изощрённость Берджесса. Саузерн вспоминал: «Сначала роман нисколько не привлёк Стэнли. Он сказал: такого языка никто не поймет. Так вот и было. Мы обсуждали это целый день». Тогда Саузер запросил роман для работы на полгода и совместно с Майклом Купером написал сценарий. Продюсер Дэвид Паттнем счёл сценарий перспективным, но посоветовал сценаристам выяснить, приемлема ли их работа для английской киноцензуры. Цензор вернул сценарий, не читая, и заявил, по словам Сазерна, следующее: «Я знаком с этой книгой, и нет смысла читать сценарий, написанный по ней, поскольку в романе изображается неповиновение молодежи властям; это не пройдет». Сазерн продлил права, но затем забросил идею. Его юрист Сай Литвинофф, мечтавший в то время пробиться в кино, купил права в надежде, что фильм послужит броской рекламой группе The Rolling Stones, причём Алекса сыграет Мик Джаггер, большой ценитель романа. Сценарий был заказан Берджессу. Английский критик Эдриан Тернер вспоминал: «В нем было около трехсот страниц, и он был совершенно нечитабелен. Берджесс попросту переписал книгу целиком». Хотя Литвинофф и сохранил за собой права на экранизацию, проект провалился. Также экранизировать роман Бёрджесса намеревался итальянский режиссёр Тинто Брасс, мечтавший перенести на экран множество эротических сцен из книги.

Создание фильма

Тем временем Кубрик осознал потенциал книги и перекупил на неё права. Сам он говорил, что его в романе привлекла сказочность и драматическая ирония второй части. Для финансирования проекта Кубрик вёл переговоры с киностудией American Zoetrope, созданной Фрэнсисом Фордом Копполой; однако сотрудничество не сложилось. Наконец, в 1970 году Кубрик подписал с Warner Bros. контракт сразу на три фильма. К тому времени Малкольм Макдауэлл, замеченный Кубриком после выхода картины Если...., был уже утверждён в главной роли.

Написав сценарий, Кубрик сказал: «Я думаю, что Бёрджесс хотел сказать в книге то же, что получилось в сценарии, но я ввёл туда некоторые изменения и изменил кое-какие сцены». Самое серьёзное отличие между фильмом и первоисточником заключалось в том, что была опущена последняя глава, в которой Алекс теряет интерес к насилию, вместо Бетховена слушает немецкие романсы, мечтает обзавестись женой и детьми. Кубрик, приступая к работе, не был знаком с оригинальной концовкой. Дело в том, что на руках у него было американское издание книги, из которого убрали последнюю главу, потому что директор издательства W. W. Norton & Company посчитал, что она необоснованна и сбивает напряжение. Впоследствии Кубрик говорил, что если бы он и знал о разных изданиях, это никак бы не повлияло на сценарий.

Во время съёмок фильма исполнитель главной роли, Малькольм Макдауэлл, получил несколько травм непосредственно на съёмочной площадке: в одной из сцен у него оказались сломаны рёбра, в другой сцене ему повредили глаза, и актёр на некоторое время потерял зрение (в сцене лечения Алекса методом Людовика присутствовал врач, который стоял рядом с Макдауэллом и следил за тем, чтобы его глаза не пересыхали), а в сцене утопления Алекса его бывшими друзьями Макдауэлл чуть не задохнулся из-за поломки дыхательного аппарата.

Во время съёмок Макдауэлл и Кубрик часто и подолгу играли в настольный теннис. К своему большому разочарованию, Макдауэлл потом обнаружил, что из его гонорара вычли оплату всех часов, проведённых за игрой в теннис. Змея появилась в фильме после того, как Макдауэлл неосторожно признался Кубрику, что боится рептилий. Вино, которым угощает писатель, слишком светлое для «Шато Медок» 10-летной выдержки — Кубрик хотел, чтобы герой Макдауэлла пил именно это вино, но чтобы актёр не опьянел, вино разбавляли водой, доливая после каждого дубля. Автомобиль футуристического вида, появившийся в фильме под именем Durango 95, на самом деле является выпущенным в трёх экземплярах автомобилем Probe 16 братьев Адамс.

Кубрик попросил группу Pink Floyd продать права на их композицию Atom Heart Mother. Но поскольку он хотел вечную лицензию и неограниченные возможности по изменению музыкального материала, группа отказалась. В сцене с магазином пластинок над прилавком висит обложка с альбома Atom Heart Mother. Годы спустя Кубрик отказал Роджеру Уотерсу в праве использовать в альбоме Amused to Death аудиосэмплы из фильма «Космическая Одиссея 2001».

По просьбе Кубрика его ассистент Леон Витали уничтожил весь отснятый материал, который не вошёл в фильм. После обвинений в пропаганде насилия в прессе и после того, как ему стали приходить анонимные смертельные угрозы, Кубрик изъял фильм из проката в Великобритании, год спустя после премьеры. Фильм снова вышел в британский прокат в 2000 году, после смерти режиссёра.

Саундтрек

</td></tr>

Stanley Kubrick's A Clockwork Orange
Саундтрек Уолтера Карлоса
Дата выпуска	1972
Записан	1971
Жанр	классическая музыка
Длительность	45:16
Страна	США США
Лейбл	Columbia Records
Профессиональные рецензии
Allmusic [www.allmusic.com/album/stanley-kubricks-a-clockwork-orange-music-from-the-soundtrack-mw0000189529 ссылка]

Список композиций

Сторона 1
№	Название	Автор	Исполнитель	Длительность
1.	«Title Music From A Clockwork Orange» (На основе Music for the Funeral of Queen Mary Генри Пёрселла)	Уолтер Карлос, Рейчел Элкинд	Уолтер Карлос	2:21
2.	«Фрагмент из оперы Сорока-воровка»	Джоаккино Россини	Студия Deutsche Grammophon	5:57
3.	«Theme from A Clockwork Orange (Beethoviana)»	Уолтер Карлос, Рейчел Элкинд	Уолтер Карлос	1:44
4.	«Симфония № 9, Вторая часть (в сокращении)»	Людвиг ван Бетховен	Студия Grammophon Recording под руководством Ференца Фричаи	3:48
5.	«March from A Clockwork Orange (Симфония № 9, Четвёртая часть, в сокращении)»	Бетховен, аранжировка: Уолтер Карлос	Уолтер Карлос (Articulations: Rachel Elkind)	7:00
6.	«увертюра из оперы Вильгельм Телль (в сокращении)»	Джоаккино Россини	Уолтер Карлос	1:17

Сторона 2
№	Название	Автор	Исполнитель	Длительность
7.	«Pomp and Circumstance March No. 1»	Сэр Эдуард Элгар	(не определён)	4:28
8.	«Pomp and Circumstance March No. IV (в сокращении)»	Сэр Эдуард Элгар	(не определён)	1:33
9.	«Timesteps (отрывок)»	Уолтер Карлос	Уолтер Карлос	4:13
10.	«Overture to the Sun» (перезапись инструментальной версии с альбома Sound of Sunforest года 1969)	Терри Такер	Sunforest	1:40
11.	«I Want to Marry a Lighthouse Keeper» (перезапись инструментальной версии с альбома Sound of Sunforest года 1969; отличается от оригинала)	Эрика Эйген	Sunforest	1:00
12.	«Увертюра из оперы Вильгельм Телль (в сокращении)»	Джоаккино Россини	Студия Deutsche Grammophon	2:58
13.	«Suicide Scherzo (Симфония № 9, Вторая часть, в сокращении)»	Людвиг ван Бетховен, аранжировка: Уолтер Карлос	Уолтер Карлос	3:07
14.	«Симфония № 9, Четвёртая часть (в сокращении)»	Людвиг ван Бетховен	Студия Deutsche Grammophon под руководством Герберта фон Караяна, 1963 год (в титрах не указан)	1:34
15.	«Singin' in the Rain»	Артур Фрид, Накио Херб Браун	Джин Келли	2:36

Отношение Бёрджесса к фильму

В 1970 году Энтони Бёрджес выехал в Австралию и США, чтобы побывать в нескольких университетах; по пути он узнал, что Кубрик собирается экранизировать его роман. Это вызвало у писателя опасения относительно сцен жестокого насилия и секса в сценарии.

Первое впечатление Берджесса от просмотра фильма, устроенного для него Кубриком, было ужасным. Жена писателя и его литагент хотели уйти после первых десяти минут, но Берджесс решил, что это выглядело бы вызывающе.

Проблематика

Один из центральных вопросов фильма (как и многих книг Бёрджесса) заключается в определении понятия «добра» и целесообразности использования терапии для предотвращения аморальных поступков. Кубрик писал в Saturday Review:

…вопрос социальной сатиры заключается в поведенческой психологии и психологической подготовке нового опасного оружия, которое использует тоталитарное правительство, чтобы навязать огромный контроль над гражданами и превратить их в нечто большее, чем роботов.

Оригинальный текст (англ.)  

...a social satire dealing with the question of whether behavioural psychology and psychological conditioning are dangerous new weapons for a totalitarian government to use to impose vast controls on its citizens and turn them into little more than robots.

Влияние

Сообщалось о нескольких реальных фактах подражания героям фильма, воплотившихся в реальных актах подросткового насилия. Насильники якобы напевали «Singin’ in the Rain» во время преступлений.

Ныне покойный барабанщик группы Led Zeppelin Джон Бонэм иногда любил надевать для концертов костюм банды Алекса. Певица Кайли Миноуг в туре 2000 года выходила на сцену в «костюме Алекса». Группа My Chemical Romance проводила фотосессию в костюмах банды Алекса. Панк-группа The Adicts взяла за основу своего имиджа внешний вид банды Алекса.

Видеоклип «Rampage» американской группы Kottonmouth Kings основан на образах из фильма. Видеоклип «The Universal» британской группы Blur навеян сценой в молочном баре «Korova». Клип «Never Gonna Stop (The Red Red Kroovy)» группы Rob Zombie стилизован под кадры из фильма. Музыканты группы «Би-2» сняли по мотивам фильма «Заводной апельсин» клип «Он плохо кончил». Название альбома «Moloko», вышедшего в 2006 году, куда входит эта песня, также связан с фильмом.

Альбом «A-Lex» 2009 года группы Sepultura полностью посвящён фильму «Заводной Апельсин». Даже само название является отсылкой одновременно и к имени «Алекс», и к латинскому «без закона». В альбоме «Beat the Bastards» панк-группы Exploited содержится много аудионарезок из фильма. Песня «Victim Of The Modern Age» голландской прогрессив-метал группы Star One посвящена этому фильму. В клипе «Labyrinth» немецкой рок-группы Oomph вокалист Дэро Гои предстает в образе Алекса.

В клипе Lotus Flower группы Radiohead также присутствуют элементы образа Алекса. Солист группы The Used в видеоклипе к песне «All That I’ve Got» использует образ Алекса.

В фильме «Бэтмен и Робин», когда Бэтгёрл приезжает на гонки, стоит компания, одетая так же, как главные персонажи. В фильме «На игле» надписи на стенах клуба, в котором Марк Рентон знакомится с Дианой, недвусмысленно отсылают к бару «Korova» из фильма «Заводной апельсин». В фильме «Медиатор Судьбы» главного героя избивает банда, одетая так же, как главные персонажи. В серии короткометражных роликов Touch of Evil актриса Руни Мара исполнила роль Алекса.

Номинации

Награды и номинации
Награда	Категория	Номинант	Результат
Оскар	Лучший фильм	Стенли Кубрик	Номинация
	Лучший режиссёр	Стенли Кубрик	Номинация
	Лучший адаптированный сценарий	Стенли Кубрик	Номинация
	Лучший монтаж	Билл Батлер	Номинация
Золотой глобус	Лучший драматический фильм		Номинация
	Лучший режиссёр	Стенли Кубрик	Номинация
	Лучший актёр в драматическом фильме	Малкольм Макдауэлл	Номинация
Британская академия	Лучший фильм		Номинация
	Лучшая режиссёрская работа	Стенли Кубрик	Номинация
	Лучший сценарий	Стенли Кубрик	Номинация
	Лучшая операторская работа	Олкотт, Джон	Номинация
	Лучшая работа художника-постановщика	Джон Барри	Номинация
	Лучший монтаж	Билл Батлер	Номинация
	Лучший звук	Брайан Блэйми, Джон Джордан, Билл Роу	Номинация

См. также

• Заводной апельсин (роман)
• Надсат

Литература

• Кудрявцев С. В. Заводной апельсин // [www.kinopoisk.ru/level/3/review/867718/ 3500. Книга кинорецензий]. — в 2-х томах. — М.: Печатный Двор, 2008. — 1424 с. — 3500 экз. — ISBN 978-5-9901318-3-5.

• Нэрмор, Джеймс. Кубрик / Джеймс Нэрмор; пер. с англ. Е. Микериной. — М.: Rosebud Publishing, 2012. — 400 с. — ISBN 978-5-905712-01-2.

Ссылки

• [www.visual-memory.co.uk/amk/doc/interview.aco.html Интервью Стенли Кубрика о фильме] (англ.)
• [filmsite.org/cloc.html Подробная информация о фильме] (англ.)
• [tabula-rasa.info/Horror/ClockworkOrangeFiles.html Подборка газетных статей о фильме] (англ.)
• [berdzhes.net.ru/lib/ar/author/108 Рецензия Игоря Галкина]
• [movie-reviews.colossus.net/movies/c/clockwork.html Рецензия Джеймса Берардинелли] (англ.)
• [tramvision.ru/lapsus/2008/clockwork-orange.shtml Киноляпы фильма]

Отрывок, характеризующий Заводной апельсин (фильм)

Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.