Вард, Рене II дю Бек-Креспен

Рене II дю Бек-Креспен фр. René II du Bec-Crespin <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Губернатор Ла-Капели
Предшественник:	Рене I дю Бек-Креспен
Рождение:	ок. 1595
Смерть:	неизвестно
Род:	Дом Креспен дю Бек
Отец:	Рене I дю Бек-Креспен
Мать:	Элен д'О

Рене II дю Бек-Креспен (фр. René II du Bec-Crespin; ок. 1595 — ?), маркиз де Вард (Vardes) — французский дворянин, участник Тридцатилетней войны.

Биография

Сын Рене I дю Бек-Креспена, маркиза де Варда, и Элен д'О.

При жизни отца носил титул барона дю Бек-Креспена. В 1626 году дрался на дуэли в Блуаском лесу, где его секундантом был его близкий друг Жан-Батист де Гебриан. Поединок состоялся вскоре после издания очередного эдикта, запрещавшего дуэли, и дело осложнялось тем, что неподалеку находилась королевская резиденция, а сам король в это время охотился.

Спасаясь от наказания, дю Бек-Креспен и Гебриан бежали из Франции, но через некоторое время влиятельные родственники добились для них помилования, и Людовик XIII позволил обоим вернуться ко двору.

В 1632 году Гебриан стал зятем Рене дю Бек-Креспена, женившись на его сестре Рене Креспен дю Бек.

Барон стал преемником своего отца на посту губернатора города и крепости Ла-Капель в Тьераше, в Пикардии, добившись, по словам «Мемуаров Ришелье», этого поста, чтобы содействовать избавлению короля от интриг королевы-матери.

После вступления Франции в Тридцатилетнюю войну и начала франко-испанской войны, в 1636 году армия принца Томаса Кариньянского, Иоганна фон Верта и Оттавио Пикколомини вторглась в Пикардию с территории Испанских Нидерландов, и овладела несколькими крепостями. Одной из первых целей захватчиков была Ла-Капель. Город защищался весьма посредственным, но хорошо расположенным замком, гарнизон был слаб, а фортификационные работы не были завершены. Крепость располагала всего десятью орудиями, причем половина из них не имела лафетов. В крепостном рву было так мало воды, что испанцы отказались от идеи заполнить его фашинами, заготовленными в соседнем лесу.

Губернатор был, по словам аббата Арно, «человек разумный и достойный, но войны никогда не видел». Он ясно представлял себе сильные и слабые стороны крепости, и понимал, что именно предпримет противник. «Сам Цезарь не мог бы рассказать об этом более убедительно, — добавляет Арно, — однако этот человек, такой умелый и храбрый в своем кабинете, потерял разум и сердце при виде врага…»

По мнению одних авторов, слабый и ненадежный гарнизон потребовал у дю Бек-Креспена сдать город, а составители «Мемуаров Ришелье» утверждают, что губернатор принудил офицеров к капитуляции, «под угрозой, в случае, если они не подпишут ее, передать их в руки врагов без надежды на пощаду».

Во всяком случае, было очевидно, что дю Бек-Креспен капитулировал, далеко не исчерпав всех возможностей обороны. После семи дней осады, 10 июля он вступил в переговоры, после чего покинул город и поспешно пересек французскую границу, решив не дожидаться ареста.

Кардинал Ришелье приказал нарядить следствие, чтобы использовать этот случай для показательного процесса. Он уговорил короля присутствовать на заседании Военного совета, 14 августа осудившего дю Бек-Креспена по обвинению в оскорблении величества, так как тот вследствие трусости и измены «передал в руки врагов место Ла-Капель».

Совет приговорил его к четвертованию лошадьми на Гревской площади; его руки и ноги должны были быть вывешены на четырех виселицах на Пикардийской дороге, за пределами Парижа, а голова насажена на пику над воротами Сен-Дени. Чрезвычайная жестокость приговора объяснялась яростью кардинала, от которого ускользнула жертва, заранее признавшая, по словам «Мемуаров», фактом бегства из страны свою вину. За голову бывшего губернатора была назначен цена в 60 тыс. ливров.

20 августа капитан Манфьё, жандарм Французского превоства, получил приказ снести дома, принадлежавшие барону дю Беку, а чтобы потомство помнило о его предательстве, «леса высоких деревьев вокруг них должны быть срезаны до высоты человеческого роста».

Аналогичный приговор был вскоре вынесен Этьену де Сен-Симону, барону де Сен-Лежеру, губернатору Ле-Катле, дяде первого герцога де Сен-Симона, который продержался в осаде всего два дня, и, по примеру дю Бек-Креспена, сразу после капитуляции скрылся за границей.

После смерти кардинала Ришелье Парижский парламент признал Рене дю Бек-Креспена, барона дю Бека, маркиза де Варда, невиновным, и постановил вернуть ему все его земли.

Семья

Жена (ок. 1618): Жаклин де Бёй (1588—1651), графиня де Море, дочь Клода де Бёя, сеньора де Курсийон и де Маршетт, и Катрин де Монтеклер, бывшая любовница Генриха IV, в первом браке жена Филиппа де Арле де Шанваллона, графа де Сези-Санси

Дети:

• Франсуа-Рене дю Бек-Креспен (ок. 1621—3.09.1688), маркиз де Вард. Жена: Катрин Николаи (ум. 1661), дочь Антуана II Николаи, маркиза де Гуссенвиля, и Мари Амело
• Антуан дю Бек-Креспен (ум. 13.08.1658), граф де Море

Литература

• Noailles A.-M., vicomte de. Épisodes de la guerre de Trente ans. Le maréchal de Guébriant (1602—1643). — P.: Perrin et Cie, 1913., pp. 15, 31—33
• Moréri L. Le Grand dictionnaire historique ou Le mélange curieux de l'histoire sacrée et profane. T. II. — P.: Les libraires assosiés, 1759, p. 288 [books.google.ru/books?id=V19DAAAAcAAJ&pg=PA288#v=onepage&q&f=false]

Отрывок, характеризующий Вард, Рене II дю Бек-Креспен

– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.