Великое Марокко

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Великое Мароккоирредентистская концепция, возникшая в 1940-е годы. Термин Великое Марокко ассоциировался со всеми территориями, когда-либо находившимися под управлением марокканских султанов, наиболее часто применялся к испанским анклавам на территории Марокко и к соседней Западной Сахаре. В настоящее время марокканское правительство утверждает, что не разделяет эту концепцию.

Концепция Великого Марокко распространялась партией Истикляль и изначально служила пропагандой для поддержки населения в борьбе против французского колониального режима. После получения Марокко независимости от Франции в 1956 году и смерти султана Мухаммеда V в 1961 году, его сын и наследник Хасан II взял концепцию великого Марокко на вооружение для завершения получения независимости. После упразднения французского протектората, Марокко присоединило Танжер и другие территории на севере, принадлежавшие Испании. После испано-марокканской войны 19571958 годов к Марокко были присоединены также испанские территории на юге Марокко, Ифни и сектор Тарфая (Мыс Хуби).

Концепция Великого Марокко получила наибольшее распространение в 1960-е годы, когда лидер партии Истиклаль, Аллаль аль-Фасси, занимал высокие посты в марокканской администрации и даже короткое время был министром иностранных дел. В наиболее радикальном варианте Великое Марокко включало также Мавританию и часть Алжира. Марокко признало независимость Мавритании с опозданием, а в 1976 году это послужило одной из причин участия Мавритании, опасавшейся усиления Марокко в регионе, в войне в Западной Сахаре.

Хотя правительство Марокко не имеет территориальных претензий к Мавритании и Алжиру, оно продолжает контролировать территорию Западной Сахары. По этой причине Марокко не входит в Организацию африканского единства (ОАЕ), одним из основополагающих принципов которой является нерушимость постколониальных границ, в то время как Сахарская Арабская Демократическая Республика входит в ОАЕ.



См. также

Источники

Напишите отзыв о статье "Великое Марокко"

Отрывок, характеризующий Великое Марокко

Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.