История Марокко
| История Марокко |
|---|
|
| Древняя история |
| Атерийская культура |
| Иберо-мавританская культура |
| Колоколовидных кубков археологическая культура |
| Древние ливийцы |
| Карфаген |
| Мавретания |
| Мавретания Тингитанская |
| Средневековье |
| Арабский халифат |
| Идрисиды |
| Фатимиды |
| Кордовский халифат |
| Альморавиды |
| Альмохады |
| Мариниды |
| Ваттасиды |
| Саадиты |
| Новая и новейшая история |
| Алауиты |
| Французское Марокко |
| Испанское Марокко |
| Великое Марокко |
| Мухаммед V |
| Хасан II |
| Мухаммед VI |
Содержание
Древняя история
Доисторический период
Люди населяли территорию Марокко с раннего палеолита (700—500 тыс. лет назад); в районе Касабланки (Томас I, Homo rhodesiensis)[1][2] и Сале(Homo heidelbergensis)[3] обнаружены орудия ашельской и мустьерской культур. Находки из Джебель-Ирхуд датируются возрастом от 87-127 тыс. лет до 105-190 тыс. лет[4]. Возрастом 108 тыс. лет датируется скелет ребёнка 7-8 лет, найденный в 2010 году в Темара[5]. В древнейшую эпоху климатические условия региона были более благоприятны для жизнедеятельности людей. Венера из Тан-Тана датируется возрастом более 300 тыс. лет назад. В 2007 году на востоке Марокко были найдены отдельные декорированные и перфорированные раковины, из которых, возможно, состояли бусы; их возраст — 82 тысячи лет[6].
В позднем палеолите Марокко входило в территорию распространения атерийской культуры (возможно, неандертальской), которую в мезолите сменила иберо-мавританская (оранская) культура (11-9 тыс. до н. э.) близкой к кроманьонцам мехтоидной субрасы (грот Тафоральт). В 9-6 тыс. до н. э. распространилась капсийская культура, носители которой говорили на афразийских языках и мигрировали сюда с востока континента. В период неолита возникли постоянные поселения, появилось земледелие и скотоводство. В III — начале II тыс. до н. э. Марокко входило в зону распространения культуры колоколовидных кубков. В этот период формировалась протоберберская этническая общность племён Северной Африки и Марокко — древних ливийцев.
Античная эпоха
С конца 2 тыс. до н. э. на побережье Марокко основали свои колонии финикийцы: Тингис (совр. Танжер), Шелла (Рабат) Ликсус (Лараш), Могадор (Эс-Сувейра) и другие. Они вели активную торговлю с древнеберберскими племенами и оказали большое влияние на их культуру. С VI—V вв. до н. э. северная часть Марокко находилась под властью Карфагена; местные племена платили ему дань.
К IV в. до н. э. в северном Марокко сложилась крупная федерация древнеберберских племён, оформившаяся в царство Мавретания. Оно было создано на карфагенских (пунийских) основах государственного управления и находилось в зависимости от Карфагена. С середины 2 в. до н. э. Мавретания попала под влияние Рима; с конца I в. до н. э. подверглась сильной романизации. В 42 году н. э. Мавретания присоединена к Римской империи, большая часть территории Марокко составила провинцию Мавретания Тингитанская с центром в Тингисе.
Среди городского населения происходила романизация. В римский период в Северном Марокко шла сельскохозяйственная колонизация; получила развитие ирригация, начали выращиваться: пшеница, оливковые деревья, виноград и другие культуры. Были построены крупные города: Волюбилис, Сале, Баназа и другие. Но кочевые берберские племена, номинально подчинявшиеся Риму, были мало подвержены влиянию римской цивилизации. С III в. на территории Марокко распространилось христианство. В IV—V вв. в северном Марокко усилилось влияние донатистов.
Эпоха Великого переселения народов
В 429 году Танжер захватили вандалы, включив северную часть Марокко в состав своего королевства. В 534 году вандалы были разгромлены византийцами, Северное Марокко перешло под контроль Византийской империи. Но местное население поднимало частые восстания, не позволяя Византии прочно укрепиться на этих землях. Большая часть берберских племён в это время была фактически независимой.
Средневековая история
Марокко в составе Арабского Халифата
К началу VIII века Марокко населяли берберские племена из группы санхаджа: гомара — на побережье Средиземного моря; бергвата — на Атлантическом побережье между Гибралтарским проливом и устьем Умм-эр-Рбии; микнаса — в центре; масмуда — на западных склонах Большого Атласа и на Сусском берегу Умм-эр-Рбии; хаскура — между Сусом и Дра; лемта и лемтуна — на левом берегу Дра. Эти племена в основном сохраняли традиционные верования, но также были распространены христианство и иудаизм.
В 700-е годы на территорию Марокко вторглись арабские войска, руководимые наместником Ифрикии Мусой ибн Нусайром. Арабы покорили берберские племена до Атлантики и дошли до Сиджильмасы в Тафилалете. Около 702 года Муса ибн Нусайр овладел Танжером. Берберы насильно обращались в ислам, среди них начал распространяться арабский язык. Арабы ввели на территории Марокко орошаемые культуры — рис, сахарный тростник, хлопчатник, распространили более засухоустойчивую пшеницу.
Вместе с берберскими племенами арабы под руководством Мусы ибн Нусайра и Тарика ибн Зияда в 711—718 годах разгромили Вестготское королевство и захватили большую часть Пиренейского п-ова.
Государство Идрисидов
В 1-й половине VIII века Магриб стал местом прибежища многих противников официального ислама — хариджитов, различных течений шиитов и других. Эти течения приобрели большое влияние среди берберских племён. В 739—742 годах произошло крупное восстание хариджитов, приведшее к падению власти Халифата на части территории Марокко и образованию государства Мидраридов в Тафилальте с центром в Сиджильмасе. На атлантическом побережье возникло объединение берберских племён бергвата в области Тамесна. Первым крупным исламским государством на территории Марокко стала держава Идрисидов, образованная в 789 году Идрисом I, потомком Пророка Мухаммада. Столица Идрисидов город Фес стал важным центром культуры и торговли Магриба. В 859 году в Фесе основан исламский университет Карауин, здесь работали многие выдающиеся географы, историки, философы, поэты. К середине IX века государство Идрисидов ослабло и разделилось на ряд княжеств. В начале X века территория Марокко была завоёвана исмаилитским халифатом Фатимидов. Во 2-й половине X в. за власть над Марокко вели борьбу Фатимиды и Кордовский халифат. В конце X — середине XI веков господствующее положение среди племён центральной части Марокко занимали мекнаса и маграва (вассалы Кордовы), восточная часть страны находилась в сфере влияния династии Зиридов.
Государство Альморавидов
Наибольшего расцвета достигло арабское государство при династиях Альморавидов и Альмохадов в XI-ХII веках. При Альморавидах Марокко было центром огромной империи, занимавшей территории современного Алжира, Ливии, Туниса и обширные территории Испании и Португалии. Начало державе Альморавидов положил военно-монашеский орден, сформировавшийся из берберских племён лемтуна группы санхаджа на территории современной Мавритании. Альморавиды должны были вести подвижнический образ жизни в строгом соответствии с положениями маликитского толка суннизма и обучаться военному искусству для борьбы с врагами веры. Их лидером был Абдаллах ибн Ясин, который построил рибат и начал покорение берберских племён Сахары. После взятия Аудагоста в 1054 году под властью Альморавидов оказались земли от Сенегала и верховий Нигера до Тафилальта. Военное командование находилось в руках представителей правящей семьи племени лемтуна: эмира Яхьи ибн Омара, а затем его брата Абу Бекра ибн Омара, ставшего вождём Альморавидов после смерти Абдаллаха ибн Ясина (1059). Альморавиды подчинили Южное Марокко, разгромили несуннитские государства в Тафилальте (хариджитов), в Сусе (шиитов, 1056), бергвата в Шавийи (1059); взяли Феc (1069) и обеспечили (к 1082) религиозное единство Марокко и Западного Алжира на базе суннитского ислама. На юге захватили столицу государства Гана (1076). Завоевания сопровождались уничтожением «неверных» и «отступников», а также борьбой с «неправедными правителями» и «незаконными налогами», что обеспечивало Альморавидам поддержку народа и способствовало быстрому успеху и росту движения. В 1061 году Абу Бекр ибн Омар направился в Сахару для подавления восстания, поручив командование войском на севере своему племяннику Юсуфу ибн Ташфину; который затем принял титул эмир аль-муслимин (повелитель мусульман) и после смерти Абу Бекра (1087) стал религиозным и светским главой Альморавидов. По просьбе владетелей мелких мусульманских государств Пиренейского полуострова, оказавшихся под угрозой Реконкисты, Юсуф ибн Ташфин высадился в Испании в 1086 году, отразил натиск христиан, одержав победу при Салаке, и к 1090 году подчинили себе мусульманскую Испанию. После смерти Юсуфа ибн Ташфина (1106) его сын Али получил в наследство огромное государство, включавшее Западную Сахару, Марокко, Западный Алжир, мусульманскую Испанию и Балеарские острова. Столицей государства был город Марракеш, основанный приблизительно в 1070 году Абу Бакром ибн Умаром. Поборы и бесчинства войск и правителей, особенно при преемниках Юсуфа ибн Ташфина, вызывали широкое недовольство, которое усиливалось религиозной нетерпимостью Альморавидов. При Альморавидах восторжествовал воинствующий маликизм; сочинения «еретиков» сжигались, а их обладателей приговаривали к смерти. Ослабляло государство Альморавидов и отсутствие единства в руководстве страной. Альморавиды потерпели поражение в борьбе с Альмохадами, которые в 1146 году взяли Марракеш.
Государство Альмохадов
В 1146—1161 годах Альмохады разгромили державу Альморавидов, покорили территорию Марокко, Ифрикию и Южную Испанию. На прибрежных равнинах Марокко Альмохады расселили вторгшиеся в Магриб арабские племена бану хиляль, бану сулейм и бану макиль, что значительно ускорило процесс арабизации страны. Подъём государства Альмохадов продолжался до 1212 года, когда его войска были разгромлены испанскими христианскими королевствами при Лас-Навас-де-Толоса. После этого началось ослабление державы, завершившееся в 1269 году приходом к власти династии Маринидов.
Династии Маринидов и Ваттасидов
В конце XII — сер. XV вв. страной управляла династия Маринидов. В 1472—1554 наибольшим могуществом на территории Марокко обладала династия Ваттасидов, которых сменили Саадиты, управлявшие страной до сер. XVII в.
Династия Саадитов
Возрождение Марокко произошло в XVI-XVII веках, особенно при султане Ахмаде аль-Мансуре аз-Захаби, чьё правление называют «золотым веком» страны. В это время (1591 год) марокканские войска под руководством Джудар-паши захватывают Сонгаи — государство в Западном Судане, поставив под свой контроль транссахарскую торговлю солью и золотом.
С начала XV века несколько портовых городов находились под управлением португальцев и испанцев, однако к XVI веку большинство городов вновь оказались во власти марокканского султана. Государство процветало и достигло наибольшего своего объёма, захватив западную часть Алжира и простираясь на Юг до Гвинеи. Португальцы были изгнаны из владений, которые они заняли в Марокко, и король Себастьян был разбит в 1578 в сражении при Эль-Ксар-эль-Кебире.
Государство Алауитов
После смерти Ахмада, могущественнейшего из шарифов (в 1603 году), государство стало приходить в упадок вследствие постоянных внутренних войн, так что Мулай Рашиду ибн Шерифу, потомку Али и Фатимы, легко было низвергнуть, около середины XVII в., династию первых шерифов и основать новую, до сих пор правящую династию Алидов, также называемую Хозеини, Филалиды или Алауиты. Наиболее известен из них Мулей-Исмаил, правивший с 1672 по 1727 г., как величайший деспот. При преемниках его господствовали междоусобия и раздоры из-за престола, приводившие страну всё более к упадку, до вступления на престол Мулей-Сиди-Мухаммеда (1757—89), отличавшегося мягкостью и стремлением ввести европейскую культуру. После его смерти водворилось прежнее варварство. При султане Мулей-Сулеймане (1792—1822) опять возникли отчасти лучшие условия жизни в Марокко.
В XVII-XIX веках Марокко считалось пиратским государством, так как во многих городах фактическая власть находилась в руках морских пиратов. К примеру, республика Сале, занимавшая небольшую часть марокканского побережья, в 1627—1668 гг., по сути, была политически независима от остальной части страны[7]. Небезынтересно, что это не мешало Марокко осуществлять дипломатические функции, в 1777 г. Марокко оказалось первым государством, признавшим независимость США.
Марокко в Новое время
В 1859—1860 годах Испания заняла часть земель султаната.
В конце XIX века Марокко, управляемое с 1894 по 1908 г. Абд-ул-Азизом, а с с 1908 по 1912 — Абд аль-Хафидом, стало объектом соперничества Испании, Франции, Англии, а в XX в. — также и Германии. Захват Францией всей Сахары и части Судана, сделавший её властительницей почти всей Западной Африки, вызвал стремление её к преобладанию в тех соседних государствах, которые сохраняли ещё свою самостоятельность. Англо-французским соглашением 8 апреля 1904 г. Марокко было признано входящим в сферу французского влияния; но это соглашение возбудило протест со стороны Германии. В 1905 г. Вильгельм II посетил Марокко, и вслед за тем германский резидент в Фесе Таттенбах (нем.) и канцлер Бюлов начали сильную кампанию против французского влияния в Марокко. Они потребовали, чтобы проект реформ в Марокко, выработанный Францией, был рассмотрен на конференции представителей заинтересованных держав, а не проведён одной только Францией. Резкий отказ Делькассе вступать в переговоры с Германией по вопросу о реформах в Марокко едва не довёл Францию до открытого разрыва с Германской империей. Вмешательство Рувье и отставка Делькассе помогли уладить конфликт, и 10 июля 1905 г. между Францией и Германией было подписано соглашение о созыве конференции. Соглашение это оставило открытым целый ряд вопросов — о реорганизации марокканской полиции, основании в Марокко банка, предоставлении Германии порта Могадора в Атлантическом океане и т. д. Вопрос о реорганизации полиции привёл Францию и Германию к конфликту. Германия настаивала на том, чтобы реорганизация полиции была поручена всем заинтересованным державам. Против этого решительно протестовала Франция. В результате все спорные вопросы были переданы на рассмотрение международной конференции, которая собралась в феврале 1906 г. в Альхесирасе (в Испании) и должна была решить судьбу Марокко.
В результате Марокканских кризисов 1905 и 1911 гг. Франция обрела бóльшую часть территории Марокко. В 1912 г. султан Марокко Абд аль-Хафид подписал Фесский договор, предусматривавший превращение Марокко во французский протекторат.
Современный период истории Марокко
Колониальная эпоха
Независимое Марокко во второй половине XX века
После трёхлетнего периода массовых выступлений, в ряде местностей страны перешедших в повстанческое антифранцузское выступление, и политического кризиса, вызванного попытками смены короля, в марте 1956 года Франция признала независимость Марокко, а в апреле независимость получило и Испанское Марокко, хотя несколько городов осталось за испанцами.
История Марокко в начале XXI века
Марокко является членом ООН, МОТ, МВФ, ВОЗ, Лиги арабских стран. Марокко считается традиционным союзником США и Франции в регионе. В июне 2004 Марокко получило статус главного союзника США, не входящего в НАТО. Тогда же были подписаны торговые соглашения с США и ЕС.
В феврале 2011 года мирные демонстрации состоялись в городах Марокко, требования к ограничению власти короля, решению социальных проблем. 1 июля 2011 года в Марокко прошёл референдум по проекту конституционной реформы, предложенному королём. Около 98,5 % избирателей высказались за реформу конституции.
См. также
Напишите отзыв о статье "История Марокко"
Примечания
- ↑ [paleonews.ru/index.php/new/733-crocuta Древнего африканца сожрали пещерные гиены]
- ↑ [antropogenez.ru/location/98/ Томас I / Thomas Quarries I; Thomas 1 Quarry]
- ↑ [antropogenez.ru/location/95/ Сале 1 / Sale 1]
- ↑ [antropogenez.ru/location/199/ Джебель Ирхуд / Jebel Irhoud]
- ↑ [antropogenez.ru/article/244/ Новые данные к эволюции человека]
- ↑ [lenta.ru/news/2007/06/06/shells/ В Марокко нашли 82-тысячелетние бусы] // Lenta.ru. — 6 июня 2007
- ↑ Maziane, Leila. [cdlm.revues.org/index4941.html Salé au XVIIe siècle, terre d’asile morisque sur le littoral Atlantique marocain]. Cahiers de la Méditerranée (2009, № 79). Проверено 29 декабря 2012. [www.peeep.us/d02ca53d Архивировано из первоисточника 29 декабря 2012]. (фр.)
Ссылки
- [www.restin-morocco.info/history.html История Марокко]
- [www.neolithique.eu/index.html Доистории в Алжире и в Марокко]
- [liberea.gerodot.ru/a_hist/landa.htm Ланда Р. Г. Вторая мировая война и страны Магриба] — В Либерее «Нового Геродота»
- [www.hrono.info/land/1900mar.html Марокко в ХХ веке (Основные события)]
- [ru.euronews.net/2011/07/02/moroccans-back-their-king-s-constitutional-plans/ Конституционный референдум]
| ||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||
Отрывок, характеризующий История Марокко
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
