История Сан-Томе и Принсипи

Колониальный период

Первоначальное заселение

В 1470 году богатый португальский купец Фернан Гомиш (Fernão Gomes) купил у португальского короля Афонсу V Африканца право за свой счёт ежегодно производить разведывательные плавания вдоль побережья Африки, провозглашая новооткрытые земли владениями Португалии. Находившиеся на службе у Гомеша капитаны Жуан ди Сантарен (João de Santarém) и Перу Эшкобар (Pêro Escobar) 21 декабря 1471 года, в день святого апостола Фомы, открыли в Гвинейском заливе близ экватора необитаемый остров, названный ими островом Святого Фомы (порт. São Tomé (в отечественной литературе прежде использовалось наименование «остров Святого Фомы», с 1920 годов используется наименование «остров Сан-Томе»).

Спустя несколько недель, 17 января 1472 года, в день святого Антония, им был открыт соседний необитаемый остров, первоначально получивший название в честь святого — остров Святого Антония (порт. Santo Antão) (в 1502 году остров был переименован в остров Принца (порт. Ilha do Principe), в честь португальского наследника престола, в пользу которого взимались пошлины с сахара, произведенного на острове. В отечественной литературе прежде использовалось наименование — Принцев остров, с 1920-х годов используется название — остров Принсипи).

Успешное заселение острова Сан-Томе началось в 1493 году, когда Алвару ди Каминья (Álvaro de Caminha), получил остров как лен от короля Жуана II. Под власть ди Каминьи были отданы выселенные инквизицией на остров из Португалии крещёные евреи, каторжники и другие переселенцы-изгнанники. При этом ди Каминья получил специальную привилегию на покупку для заселения острова рабов на Африканском континенте и право свободной торговли на побережье государства Маниконго и на острове Фернандо-По (до 1778 года принадлежал Португалии). Первым населенным пунктом стало поселение в заливе Ана ди Чавес (Ana de Chaves) в устье одноимённой реки. При ди Каминье были заложены первые плантации сахарного тростника, начавшие приносить на плодородной вулканической почве хороший урожай.

Остров Принсипи был заселен аналогичным образом в 1500 году.

Выращивание сахарного тростника было трудоёмким процессом и португальцы начали ввозить на острова большое количество рабов с Африканского континента. К середине XVI века поселенцы превратили Сан-Томе и Принсипи в ведущего экспортёра сахара в Африке.

В составе португальской колониальной империи

В декабре 1522 года остров Сан-Томе и в 1573 году остров Принсипи были объявлены коронными португальскими колониями, как владения в составе домена королей Португалии. В 1530 востали рабы под рукаводством вождя Юн Гату, который был слепым. Юн Гату считается первым национальным героям страны, его именем названа одна из площадей столицы.

31 января 1533 года папа Климент VII выделил из архиепископства Фуншал епископство Сан-Томе и Принсипи, юрисдикция которого до 1534 года распространялась на католиков Анголы и Мозамбика, и до 1842 года — на католиков всего побережья Гвинейского залива.

Производство сахара в европейских колониях в Новом Свете было более дешевым и выгодным, чем на Сан-Томе и Принсипи, что со временем привело экономику колонии к упадку. Кроме того, большим количеством рабов было трудно управлять, а Португалия не хотела тратить много ресурсов на развитие колонии. Производство сахара значительно уменьшилось за последующие 100 лет и в середине XVII века структура экономики островов изменилась — они стали, прежде всего, важным пунктом для транзита судов, занятых работорговлей между Новым Светом и Африкой.

Под властью Нидерландов

C 18 октября по ноябрь 1599 года Сан-Томе был оккупирован голландцами.
Более прочно власть Нидерландов на Сан-Томе установилась при его завоевании 16 октября 1641 года нидерландской Объединённой Ост-Индской компанией — она продолжалась более 7 лет, до 6 января 1649 года

Новое время и смена аграрной монокультуры

В 1753 году была создана единая колония Сан-Томе и Принсипи путём присоединения колонии Принсипи к колонии Сан-Томе.

В начале XIX века началось возделывание двух новых товарных культур — кофе и какао. Богатые вулканические почвы оказались весьма подходящими для них и скоро обширные плантации деревьев какао(порт. roças), принадлежащие португальским компаниям и владельцам, заняли почти все сельхозугодья Сан-Томе, который к 1908 году стал самым крупным в мире производителем какао.

Существовавшая на плантациях какао (roças) система труда давала их управляющим много власти, что вело к злоупотреблениям по отношению к африканским сельскохозяйственным чернорабочим. И хотя Португалия в 1876 году официально отменила рабство, практика использования принудительного наёмного труда продолжалась. В начале XX века международную огласку получили обвинения португальских плантаторов в жестоком обращении с работавшими у них по контракту ангольскими батраками, которые принуждались насильно к работе и имели плохие условия существования. Между 1884 и 1909 годами на острова было ввезено 70 000 рабов для работы на плантациях.

Принятый режимом Салазара в 1935 году Колониальный акт наделил Сан-Томе и Принсипи, как и большинство других владений Португалии статусом португальской колонии — Португальская колония Сан-Томе и Принсипи (порт. Colónia portuguesa de São Tomé e Príncipe)

11 июня 1951 года португальская колония Сан-Томе и Принсипи получила статус заморской провинции (порт. provincia ultramarinа) с официальным названием — Португальская провинция Сан-Томе и Принсипи (порт. Provincia portuguesa de São Tomé e Príncipe).

Спорадические волнения среди плантационных рабочих, продолжавшиеся с начала XX века, достигли высшей точки во время бунта 1953 года, в котором в столкновениях с португальскими властями погибли несколько сотен африканских батраков (это событие, известное, как «резня в Батепе», считается главным событием колониального периода истории и его годовщина официально отмечается в Сан-Томе и Принсипи на государственном уровне). Португальскими властями была начата программа замены ангольских рабочих на плантациях какао лояльными мулатами из Кабо-Верде, несколько тысяч которых составили первые новые сельскохозяйственные поселения (порт. colonato). При этом кабовердцы имели больше прав и более хорошие условия труда, включая доступ к образованию. Как и в других португальских колониях мулаты из Кабо-Верде составляли низовой и средний персонал администрации, полиции, учебных заведений и служили на младших командных должностях в колониальных частях португальской армии.

Освободительное движение

В 1960 году, когда национально-освободительное антиколониальное движение в Африке приняло широкомасштабный характер, группой сантомейцев в г. Либревиле (Габон) был создан Комитет освобождения Сан-Томе и Принсипи (CLSTP). Лидером его стал Мануэл Пинту да Кошта.
В 1972 году Kомитет был преобразован в Движение за освобождение Сан-Томе и Принсипи (МЛСТП) (порт. Movimento de Libertação de São Tomé e Príncipe, MLSTP/PSD). В отличие от португальской Гвинеи, Анголы и Мозамбика, на Сан-Томе и Принсипи, как и на Кабо-Верде, не было вооруженной освободительной войны, что объясняется наличием среди населения Сан-Томе и Принсипи большой доли потомков смешанных браков на протяжении XV-XIX веков между португальцами и представительницами различных народов банту — мулатов-сантомейцев, значительная часть которых являлась гражданами Португалии и не ощущала своей этнической общности с коренными народами банту Африканского континента. Немаловажную роль играло также то обстоятельство, что на территории Сан-Томе и Принсипи находились базы португальских колониальных войск, ведущих боевые действия в Анголе.

В 1972 году Сан-Томе и Принсипи была предоставлена местная автономия: создано законодательное собрание и правительство во главе с португальским губернатором.

После победы в апреле 1974 года португальской «революции гвоздик» начались переговоры представителей МЛСТП с новыми властями Португалии, которые увенчались в ноябре 1974 года в Алжире подписанием соглашения о предоставлении Сан-Томе и Принсипи независимости 12 июля 1975 года и создании переходного правительства автономной Республики Сан-Томе и Принсипи, которое было создано на паритетной основе португальскими властями и МЛСТП 21 декабря 1974 года во главе с португальским высоким комиссаром.
На выборах у Учредительное Собрание, состоявшихся в июне 1975 года, МЛСТП получила все 16 мест.

Период независимости

Однопартийное государство

12 июля 1975 года была провозглашена независимость Демократической Республики Сан-Томе и Принсипи, первым президентом которой стал генеральный секретарь МЛСТП Мануэл Пинту да Кошта, премьер-министром — Мигел Тровоада. МЛСТП стало правящей и единственной партией страны (и оставалось ею до 1990 года).

Отношения между президентом Мануэлом Пинту да Коштой и премьер-министром Мигелом Тровоадой неуклонно ухудшались и достигли своей негативной кульминации в марте 1979 года, когда да Кошта снял Тровоаду с поста премьер-министра и назначил министром промышленности, строительства и рыболовства, а в конце года обвинил в антиправительственном заговоре и посадил в тюрьму. После 21 месяца тюремного заключения Тровоада направился в эмиграцию во Францию.

Многопартийное демократическое государство

В конце XX века Сан-Томе и Принсипи стали одной из первых африканских стран, вставших на путь демократических реформ В конце 1989 года после дискуссии на партийной конференции МЛСТП был осуществлен переход к многопартийной системе. В августе 1990 года на всенародном референдуме была одобрена предложенная ЦК МЛСТП новая конституция страны, разрешившая деятельность оппозиционных политических партий и установившая многопартийную демократическую систему. По решению съезда МЛСТП, состоявшегося в октябре 1990 года, Карлуш да Граса сменил Мануэла Пинту да Кошту на посту генерального секретаря ЦК МЛСТП, партия стала называться Движение за освобождение Сан-Томе и Принсипи / Социал-демократическая партия (МЛСТП-СДП) (порт. Movimento de Libertação de São Tomé e Príncipe / Partido Social Democrata, (MLSTP/PSD)).

Первые многопартийные выборы прошли в 1991 году без насилия, свободно и прозрачно. Бывший премьер-министр Мигел Тровоада вернулся в страну после демократических изменений в конституции, принял участие в выборах как независимый кандидат и был избран президентом страны.

На муниципальных выборах в конце 1992 года МЛСТП получило большинство мест в пяти из семи региональных советов. На выборах в Национальную Народную Ассамблею в октябре 1994 года МЛСТП получило большинство мест. Это же повторилось и на парламентских выборах в ноябре 1998 года. В 1996 году президентом страны на второй срок был переизбран Мигел Тровоада, как кандидат от созданной им политической партии Независимое демократическое действие (ADI).

На президентских выборах в июле 2001 года одержал победу в первом туре поддержанный Независимой Демократической партией Фрадике де Менезеш, вступивший в должность 3 сентября 2001 года.
Очередные парламентские выборы состоялись в марте 2002 года.

В июле 2003 года, когда де Менезеш находился с визитом в Нигерии, армия на неделю захватила власть, обвиняя его и правительство в коррупции и несправедливом распределении доходов от экспорта нефти. Но по достигнутому соглашению де Менезеш возвратился на свой пост.

Отрывок, характеризующий История Сан-Томе и Принсипи

И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских