Вандальская война

Вандальская война
Ход войны на карте
Дата	533 — 534 гг.
Место	Северная Африка
Итог	Ликвидация королевства вандалов и аланов
Противники
Византийская империя Королевство вандалов и аланов
Командующие
Велизарий Гелимер, Аммата, Гибамунд
Силы сторон
5 тыс. конных, 10 тыс. пехоты, 32 тыс. моряков неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Вандальская война — вооружённый конфликт 533—534 годов между Византийской империей и королевством вандалов и аланов, в результате которого полководцы императора Юстиниана уничтожили расположенное в Северной Африке королевство и включили завоёванные земли в состав империи.

Детальное описание войны составил современник и один из участников событий Прокопий Кесарийский, секретарь имперского полководца Велизария, в сочинении «О войнах» (Ὑπέρ τῶν πολέμων). Книги 3 и 4 этого труда публикуются под названием «Война с вандалами».

Предыстория

Смута в королевстве вандалов

Королевство вандалов и аланов было создано Гейзерихом, вождём германцев вандалов и присоединившихся к ним аланов, в результате завоеваний в северной Африке на территории современных Туниса, северного Алжира, северно-западной Ливии, островов Сардиния и Корсика. Вандалы переселились из Испании в Африку в 429 году, после чего в ряде сражений разгромили войска Западной Римской империи и в 439 году захватили Карфаген, что стало датой основания вандальского королевства — одного из первых, созданных германцами.

Королевство прославилось при своём основателе Гейзерихе захватом и разграблением Рима в 455 году. Король вандалов Хильдерих (523—530 гг.) был сыном Гунериха от римской принцессы Евдокии, захваченной вандалами при разорении Рима. Хильдерих дружил с Юстинианом, правившим фактически Византийской империей при своём дяде-императоре Юстине ещё до того, как сам стал императором. Хильдерих разорвал отношения с правителем Италии, вождём готов Теодорихом, заключив его сестру Амалафриду (вдову умершего короля вандалов Тразамунда) под стражу по обвинению в заговоре и перебив тысячу готов, прибывших вместе с ней. Невоинственность престарелого Хильдериха, его хорошие отношения с Юстинианом и очередное поражение от диких берберских племён, совершавших набеги на вандальские земли, вызвали неудовольствие вандальской знати. Опираясь на неё, племянник Хильдериха Гелимер (правил 530—534 гг.) совершил переворот. Он заключил Хильдериха в 530 году под стражу, а через 3 года после начала вторжения византийцев приказал убить его.

Император Юстиниан воспользовался смутой для начала войны против вандальского королевства. Формальными предлогами стало свержение узурпатора Гелимера, что должно было внести раскол среди вандалов, а также освобождение православных христиан от религиозного гнёта вандалов-ариан.

Византийская империя

Большинство из окружения Юстиниана опасалось ввязываться в заморскую войну в Северной Африке. Были свежи воспоминания о поражениях от вандалов в правление короля Гейзериха. Эпарх двора Иоанн Каппадокийский так высказал императору трудности предстоящей кампании:

«Ты намереваешься воевать с Карфагеном, до которого, если идти сухим путём по материку, сто сорок дней пути, а если плыть по морю, надо отправиться на самый край его, пересекая все водное пространство. Поэтому если что-то случится с войском, гонцу с известием потребуется целый год, чтобы добраться сюда. Допустим, что ты победишь врагов, но закрепить за собой обладание Ливией ты не сможешь, пока Сицилия и Италия находятся под властью других [готов]… Одним словом, от победы тебе не будет никакой пользы, а всякое изменение судьбы в худшую сторону принесет бедствие теперешнему счастливому положению.»

К решению начать войну против вандалов Юстиниана подтолкнули следующие благоприятные обстоятельства:

1. После смерти короля готов Теодориха Италией и Сицилией правила от имени малолетнего сына дочь Теодориха Амаласунта. Она заключила союз с Юстинианом, разрешив его войску закупать продовольствие на Сицилии.
2. Против короля вандалов Гелимера восстал его наместник на Сардинии гот Года. Объявив себя королём, он обратился за помощью к Юстиниану.
3. Долгая война Византии с персами завершилась в 532 году заключением мирного договора. Таким образом, с запада и востока Византия могла не ожидать внезапного нападения.
4. Прокопий сообщил о встрече Юстиниана с неким епископом, который убедил императора начать войну, ссылась на свой сон, в котором Бог призвал к освобождению из-под власти ариан-вандалов христиан-католиков Северной Африки, за что обещал сделать Юстиниана владыкой Ливии.

Описание войны

Начало похода

Император Юстиниан назначил руководителем похода с неограниченными полномочиями своего полководца Велизария. Летом 533 года византийская морская экспедиция, состоявшая из 500 транспортных и 92 военных судов, взяла курс на Карфаген. Корабли несли 10 тыс. пехоты и 5 тыс. конницы, экипажи насчитывали 32 тыс. моряков. Обогнув Пелопоннес, византийский флот пересёк Адриатическое море и задержался на Сицилии. После пополнения запасов и уточнения обстановки Велизарий с попутным ветром направился к Африке.

Для короля вандалов Гелимера сложилась неблагоприятная обстановка. Один из его командиров, гот Года, захватил власть в Сардинии и провозгласил себя королём. Для его смещения Гелимер отправил на Сардинию 5 тыс. воинов на 120 кораблях под началом своего брата Цазона. На востоке королевства вандалов жители Триполиса перешли под власть Византии, для их подчинения у вандалов уже не хватало сил.

Спустя 3 месяца после начала похода византийская армия высадилась на африканском берегу в 5 днях пути к востоку от Карфагена. Оттуда солдаты двинулись в сторону Карфагена вдоль побережья, византийский флот сопровождал их.

Сражение при Дециме

Когда войско подошло к городку Децим в 13 км от Карфагена, произошло первое сражение с вандалами. План Гелимера заключался в одновременной атаке Велизария с 3 сторон. Сам Гелимер с конницей нападает с тыла, его брат Аммата — с фронта (из Карфагена), его племянник Гибамунд с 2 тыс. воинов атакует с юга, прижимая византийцев к морю. Однако несогласованность действий вандальских военачальников привели к их поражению.

В середине сентября 533 года войско Гелимера было разбито по частям в сражении при Дециме. Первым в бой вступил Аммата, атаковав с небольшой группой передовой отряд византийцев из 300 щитоносцев (тяжеловооружённые всадники). После гибели Амматы его воинов, только подходящих к месту боя, охватила паника. Предполагая, что перед ними основные силы византийцев, они бежали, преследуемые по пятам до Карфагена. В нескольких километрах от места этого боя произошло другое сражение, отряд гуннов истребил вандалов Гибамунда.

Подошедший с основными силами Гелимер сумел опрокинуть византийцев, но задержался для погребения брата Аммата. Тем временем Велизарий привёл в порядок свои расстроенные в отступлении войска и неожиданно контратаковал вандалов, рассеянных для траурной церемонии. Гелимер бежал в глубинные районы Нумидии. Велизарий занял без боя Карфаген, оставшийся без войск.

Сражение при Трикамаре

Пока Велизарий укреплял Карфаген как свой опорный город-крепость в стране вандалов, Гелимер развязал партизанскую войну, выплачивая вознаграждение за вражескую голову. Его попытка призвать на помощь везеготов из Испании провалилась, так как те узнали о падении Карфагена. Вожди берберских племён решили выждать, сохраняя нейтралитет, подкреплённый деньгами и подарками Велизария. Некоторая часть мавров всё же присоединилась к Гелимеру. На помощь к вандальскому королю спешно вернулся его брат Цазон из Сардинии.

Соединив силы, Гелимер с войском подошёл к Карфагену, но ничего решительного не предпринял, надеясь на блокадные действия. Когда укрепление Карфагена было завершено, Велизарий выступил из города.

Второе сражение в вандальской войне произошло в середине декабря 533 года у местечка Трикамар в 24 км от Карфагена. Византийская пехота отстала, конница противников выстроилась друг против друга на берегах мелкой безымянной речки. Долгое время никто не решался начать сражения, затем византийцы с успехом атаковали. Им удалось отбросить вандалов в их укреплённый лагерь. Были убиты Цазон и ещё 800 вандалов, потери византийцев составили около 50 человек.

Когда Гелимер узнал о подходе к его лагерю вечером того же дня византийской пехоты, то неожиданно для всех тайно бежал. Узнав об этом, стали разбегаться оставшиеся вандалы с семьями. Лагерь с богатыми припасами и рабами попал в руки византийцев без боя. Воины Велизария разбрелись в поисках добычи по окрестным местам, не помышляя более о противнике, и Велизарию с большим трудом удалось собрать отряд в 200 воинов для преследования Гелимера.

Падение королевства вандалов

После поражения при Трикамаре вандалы нигде больше не оказывали организованного сопротивления, но укрывались в храмах. Всех их (боеспособных мужчин) свозили под охраной в Карфаген, чтобы затем отправить в восточные провинции Византии. Северная Африка от Гибралтара до Триполиса перешла под контроль Византии.

Как заметил Прокопий, война, в успех которой окружение Юстиниана не верило, была выиграна всего 5 тысячами всадников:

«То, что на словах казалось невозможным, на деле было выполнено, и то, что до этого часто представлялось недостижимым, затем, завершившись успехом, казалось достойным удивления. […] Потомок Гизериха в четвёртом поколении и его царство, цветущее богатством и военной силой, были уничтожены в столь короткое время пятью тысячами пришельцев, не знающих, куда пристать. Таково было число всадников, последовавших за Велисарием, которые затем вынесли всю войну против вандалов.»

Общее число воинов у вандалов осталось неизвестным. Прокопий упомянул, что когда Гелимер послал 5 тыс. воинов в Сардинию, то это были все боеспособные силы вандалов. В распоряжении Гелимера в Африке оставалось сравнимое число воинов, если судить по описанию хода сражения при Дециме.

Гелимер укрылся на горе Папуа под защитой дружественных мавров. Всю зиму его осаждал там отряд герулов. Через 3 месяца лишений в начале весны 534 года последний король вандалов и аланов сдался, после чего был отправлен в Константинополь. 2 тыс. пленных вандалов в составе византийских войск были посланы на войну с персами. Королевство вандалов и аланов прекратило своё существование. На его землях в скором времени развернулись сражения Византии с берберскими племенами, а о самих вандалах исчезли всякие упоминания в исторических документах.

Источники

• [www.vostlit.info/Texts/rus/Isidor_S/vand.phtml?id=582 Исидор Севильский. История Вандалов]
• [www.vostlit.info/Texts/rus/Prokop/framevand11.htm Прокопий Кесарийский. Война с вандалами]
• J. B. Bury. [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/secondary/BURLAT/17*.html History of the Later Roman Empire, ch. XVII] (англ.). Проверено 14 декабря 2008.

Отрывок, характеризующий Вандальская война

Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]