Витория, Франсиско де

Франсиско де Витория (Francisco de Vitoria; ок. 1486—1546) — испанский богослов и правовед эпохи Возрождения, основоположник Саламанкской школы, один из зачинателей международного права.

Уроженец Страны Басков, вступил в доминиканский орден в одном из монастырей Бургоса. В продолжение 16 лет учился и читал лекции в Сорбонне. По возвращении в Испанию в 1523 году преподавал сначала в Вальядолиде, затем в Саламанке. Состоял в переписке с Карлом V, который испрашивал его мнения относительно разводов Генриха VIII и надлежащего отношения к индейцам. С 1526 года занимал кафедру богословия в Саламанкском университете.

Экономические воззрения де Виториа, как и других представителей Саламанкской школы, предвосхищали меркантилизм. В своих лекциях о войнах с французами де Витория подчёркивал их пагубность для христианского мира и отмечал варварство с обеих сторон. Положения его доктрины о войне и мире по ряду пунктов предвещали Гуго Гроция:

• Объявлению войны обязательно должны предшествовать попытки решить конфликт мирным путём.
• Воюющие стороны обязаны принимать все зависящие от них меры, чтобы во время боевых действий не страдало мирное население.
• Если подданный короля придерживается пацифистских взглядов, он имеет право отказаться от призыва в действующую армию.

В произведении «De Potestate Civili» (1528) Витория говорит о сообществе суверенных держав как о неком живом органическом целом, totus orbis, как о «всемирной республике», основанной на человеческой солидарности как высшем принципе. В трактате «De Indis» (1539) он развивает популярный в то время тезис о jus communicationis et societatis humanae – принципе естественного права общения, свободного перемещения, гостеприимства и торговли; такое естественное право проистекает из общего родства людей и общего предназначения земных благ. В «Лекции о политической власти» totius orbis превращается в республику, наделенную законодательной властью, которая завершает jus gentium, находящееся в основании totius orbis auctoritate. Этому международному сообществу принадлежит общее благо (в лекции «De jure belli»). По мнению Витории, обязанности по сохранению мира лежат на государях – не в силу договора, но в силу естественного права.

Де Витория одним из первых поставил под сомнение справедливость колонизации Нового света европейцами. Обращение в христианство, с его точки зрения, должно быть актом доброй воли. Насильственная христианизация язычников противоречит сути христианского вероучения. Колониальные войны допустимы только с целью защиты туземцев от каннибализма и человеческих жертвоприношений, которые практикуют их сородичи. Массовое истребление туземцев не имеет никакого оправдания.

Де Виториа требовал, чтобы в управлении колониями применялись те же стандарты, что приняты в управлении провинциями метрополии. Индейцы — такие же подданные короля, как и любой житель Севильи. Папа римский, по мысли Витории, не имеет права распределять земли в Новом свете между христианскими правителями. Его дело — координировать миссионерскую деятельность, не более того. Впоследствии во время вальядолидских дебатов эти взгляды отстаивал Бартоломе де лас Касас.

Подсчитано, что лекции Франсиско де Витория прослушало не менее 5 тысяч студентов, которые разнесли его учение по всей Европе. Его собственные сочинения почти не сохранились. Взгляды мыслителя известны благодаря конспекту его лекций (Relecciones teologicas), который был опубликован в 1557 году в Лионе. Известно, что учёный ежегодно пересматривал свой лекционный курс и, в отличие от большинства современников, никогда не отказывался отвечать на вопросы студентов.

Отрывок, характеризующий Витория, Франсиско де

– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.