Вуйцицкий, Роман

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роман Вуйцицкий
Общая информация
Родился
Ныса, Польша
Гражданство
Рост 193 см
Позиция защитник
Информация о клубе
Клуб завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1969—1976 Сталь (Ныса)
Клубная карьера*
1976—1980 Одра (Ополе) 93 (8)
1980—1982 Шлёнск (Вроцлав) 53 (8)
1982—1986 Видзев (Лодзь) 113 (11)
1986—1989 Хомбург 93 (15)
1989—1993 Ганновер 96 122 (13)
1993—1995 ТСВ Хафельзе ? (?)
Национальная сборная**
1978—1989 Польша 62 (2)
Тренерская карьера
1993—1995 ТСВ Хафельзе
1995—? Дамла Генц (Гановер)
Ваккер (Нейштадт)
Ганновер 96 мол.
2006—2007 Дамла Генц (Гановер)
Международные медали
Чемпионаты мира
Бронза Испания 1982

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Роман Мирослав Вуйцицкий (польск. Roman Mirosław Wójcicki; 8 января 1958 года, Ныса, Польша) — польский футболист, выступал на позиции центрального защитника. Бронзовый призёр чемпионата мира 1982 года.





Карьера

Клубная

Футбольную карьеру начинал в ныской «Стали», куда пришёл в возрасте 11 лет в 1969 году. Первоначально играл в нападении. В 1975 году выиграл с составе Стали 3 место на Общепольской Спартакиаде Молодёжи. Там его заметили селекционеры опольской Одры[1][2].

В 1976 году в молодёжном составе Одры стал вице-чемпионом страны. В финале Одра крупно проиграла краковской Висле (5:1). Единственный мяч опольской команды в этой игре забил Роман[1]. После этого был переведен в основную команду клуба[1]. В 1977 году завоевал Кубок польской лиги. 24 июля 1977 году дебютировал в Высшей лиге в матче с Полония (Бытом)[1]. Проявил себя в матче Кубка УЕФА с Магдебургом, когда практически выключил из игры звезду немецкого клуба Йоахима Штрайха[1][2]. В дебютном сезоне занял 10 место в итоговом опросе на звание лучшего футболиста Польши[1]. В сезоне 1979 года стал играть на позиции центрального защитника. 1979 год закончил на 5 месте в опросе[1].

В 1980 году был призван на военную службу и перешёл в армейский вроцлавский Шлёнск[2]. Дебютировал за новый клуб в майской игре с Завишей и забил единственный гол в матче. Привёл команду к бронзовым наградам чемпионата[1]. В 1982 году завоевал со Шлёнском серебряные награды чемпионата[1].

В 1982 году демобилизовавшись, перешёл в лодзинский Видзев[2]. С клубом выиграл серебро чемпионата и вышел в полуфинал Кубка Чемпионов[1]. В четвертьфинале с Ливерпулем полностью закрыл лучшего бомбардира Европы Иана Раша[1][2]. Осенью забил великолепный гол в Кубке УЕФА в ворота пражской Спарты. Стал 2 в опросе на лучшего польского футболиста[1]. В 1984 году в третий раз подряд стал серебряным призёром чемпионата и был признан лучшим игроком года[1]. В 1985 году завоевал третье место в лиге и Кубок Польши, забив в том числе и победный мяч в послематчевых пенальти в финале кубка[1]. В 1986 году снова бронзовый призёр польского чемпионата.

В 1986 году перешёл в состав дебютанта Бундеслиги Хомбург, что-бы заработать больше средств к существованию[2]. В 1988 году вылетел с командой во Вторую лигу. Перешёл в состав другого вылетевшего из Бундеслиги клуба — Ганновер 96. В 1990 году стал финалистом кубка ФРГ[2]. В 1992 году выиграл с клубом новый Кубок Германии[1].

Закончил Высшую спортивную школу в Кёльне, получив диплом тренера[3].

Летом 1993 года перешёл в клуб региональной лиги ТСВ Хафельзе, где стал играющим тренером. Затем тренировал команды из низших лиг и молодёжные команды[1][2][4].

В сборной

26 сентября 1975 года дебютировал в составе молодёжной сборной Польши в матче с молодёжной сборной ГДР[1].

5 мая 1978 года был заявлен на матч главной сборной с греками, а неделю спустя дебютировал в игре со сборной Ирландии в Лодзи[1][2]. Был в составе сборной на Чемпионате мира в Аргентине, но на поле не вышел[2]. На чемпионате мира в Испании участвовал в выигранном матче за третье место со сборной Франции[1].

После чемпионата мира стал постоянным игроком сборной на позиции центрального защитника. На его карьере в сборной не сказался даже автогол, забитый в матче со сборной Советского Союза в отборочном турнире к чемпионату Европы в Хожуве[1].

В 1984 году выиграл со сборной Польши Кубок Неру, на котором стал лучшим бомбардиром с 3 голами[1].

Участник чемпионата мира 1986 года в Мексике[1].

Карьеру в сборной закончил весной 1989 года, проведя в ней 62 матча и забив 2 гола (только в официальных матчах, не считая, к примеру, кубка Неру)[1]. Также провёл 6 игр в юниорской сборной, 10 в молодёжной, 9 в составе второй сборной (2 гола)[1]. За все 62 игры получил всего 4 жёлтых карточки и ни одной красной[5].

Достижения

Личная жизнь

Проживает в Германии[6]. Кроме тренировки команд из низших лиг Нижней Саксонии, работает физиотерапевтом в Нойштадт-ам-Рюбенберге. Имеет также и немецкое гражданство[7]

Напишите отзыв о статье "Вуйцицкий, Роман"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 [slaskgwiazdy.w.interia.pl/histwojcicki.htm Roman Wójcicki]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.historia-odry.opole.pl/index.php?option=com_content&task=view&id=169&Itemid=46 Roman Wójcicki]
  3. [www.dw.de/w-polskiej-pi%C5%82ce-b%C4%99dzie-coraz-lepiej/a-3902225 W polskiej piłce będzie coraz lepiej]
  4. [www.transfermarkt.pl/roman-wojcicki/stationen/trainer/21465/plus/1 ROMAN WOJCICKI]
  5. [www.hppn.pl/reprezentacja/pilkarze/642,Roman-Wojcicki Statystyki występów]
  6. [eurosport.onet.pl/pilka-nozna/roman-wojcicki-wierze-ze-wroce-jako-trener/e0pw9 Roman Wójcicki: wierzę, że wrócę jako trener]
  7. [www.90minut.pl/kariera.php?id=2425 90minut]

Ссылки

  • [www.90minut.pl/kariera.php?id=2425 Профиль на сайте 90minut.pl(польск.)


Отрывок, характеризующий Вуйцицкий, Роман

– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.