Гернгросс, Александр Алексеевич
| Александр Алексеевич Гернгросс | ||||||||||||
| Принадлежность | ||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Годы службы |
1868—1917 | |||||||||||
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение | |||||||||||
| Командовал |
1-й Сибирский армейский корпус | |||||||||||
| Сражения/войны |
Русско-турецкая война (1877—1878), | |||||||||||
| Награды и премии |
</td></tr> </table> Александр Алексеевич Гернгросс (1851—1925) — русский генерал, участник русско-турецкой войны 1877—1878, китайской кампании 1900—1901, Русско-японской войны 1904—1905 гг. и Первой мировой войны. БиографияПравославный. Из дворян. Образование получил в Смоленской гимназии. В военную службу вступил 13 сентября 1868. Окончил Рижское пехотное юнкерское училище. Выпущен прапорщиком (1871) в 63-й пехотный Углицкий полк. Подпоручик (1873). Поручик (1875). Участник русско-турецкой войны 1877—78. Штабс-Капитан (1877 за боевые отличия). Капитан (1879). Подполковник (1887). Председатель комиссии по поверке имущества Закаспийской железной дороги (13 апреля — 1 июня 1891). Командир Геок-Тепинского резервного батальона (11 января 1893 — 18 июля 1894). Полковник (1894; за отличие). Командир 4-го Закаспийского стрелкового батальона (18 июля 1894 — 14 августа 1897). Состоял в распоряжении Министра Финансов по званию шефа пограничной стражи (23 августа 1897 — 31 января 1898). Главный начальник Охранной Стражи КВЖД (14 августа 1897 — 11 мая 1901). В 1900 году был назначен начальником гарнизона Харбина. Участник подавления Ихэтуаньского восстания 1900—01; за оборону Харбина награждён орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 22 декабря 1900). Генерал-майор (май 1900; за боевые отличия). Помощник начальника Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи (11 мая 1901 — 6 января 1902). Состоял в распоряжении начальника Главного штаба (6 января — 16 декабря 1902). Начальник 1-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады (с 16.12.1902), развернутой после начала русско-японской войны (22 февраля 1904) в дивизию. Генерал-лейтенант (1904; за боевые отличия). Участник русско-японской войны 1904—1905. В бою при Вафангоу на 1-й дивизии Гернгросса японцы сосредоточили основной огонь своей артиллерии. Войска дивизии несли большие потери. Так и не получив обещанного подкрепления, Гернгросс 2 (15) июня 1904 самостоятельно перешёл с двумя полками в наступление. Сам Гернгросс был ранен, но остался в строю. За успешные действия в кампании награждён Золотым оружием. В ходе сражения при Сандепу отряд под командованием Гернгросса в составе 2, 3, 35-го и 36-го пехотного полков в ночной атаке (на 14 (27) января 1905) разбил части 3-й японской пехотной дивизии и к 3:00 овладел Сумапу. Затем Гернгросс начал развертывать свой резерв с целью окружения и последующего уничтожения противника в районе Сандепу. Однако русские войска в районе Сандепу-Эртхаузы бездействовали, что позволило японцам сосредоточить войска для нанесения сильного удара по 1-му Сибирскому корпусу, в результате которого отряд Гернгросса с большими потерями покинул Сумапу. За это был отстранён от командования корпусом Штакельберг. В ходе сражения под Мукденом, 23 февраля 1905 года, на общем фоне ситуации, близкой к критической, отряды генералов Церпицкого и Гернгросса нанесли под Тзенитунем (Тхенитунем) контрудар по частям 3-й японской армии и временно остановили продвижение противника. Командир 1-го Сибирского армейского корпуса (23 мая 1905 — 7 июня 1910). Командир 24-го армейского корпуса (7 июня 1910 — 20 января 1913). Генерал от инфантерии (1910; за отличие). С 20 ноября 1913 — член Военного совета. С 15 августа 1914 — командир 26-го армейского корпуса. С 28 декабря 1916 года вновь стал членом Военного совета. После революции 1917 года остался в России. Умер в Ленинграде от паралича сердца. Награды
Напишите отзыв о статье "Гернгросс, Александр Алексеевич"Ссылки
Отрывок, характеризующий Гернгросс, Александр Алексеевич– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер. – Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери. – Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить… – Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер. – Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе. Помолчав несколько времени, Платон встал. – Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая: – Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель. – Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер. – Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься? – Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра? – А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул. Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе. В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника. Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые. Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости. Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность. Категории:
Навигация | |||||||||||
