Гребенщиков, Георгий Дмитриевич

Георгий Гребенщиков
Псевдонимы:	Сибиряк
Дата рождения:	23 апреля (6 мая) 1884(1884-05-06)
Место рождения:	Николаевский рудник (Томская губерния; ныне — Шемонаихинский район, Восточно-Казахстанская область)
Дата смерти:	11 января 1964(1964-01-11) (79 лет)
Место смерти:	Лейкленд (Флорида)
Род деятельности:	прозаик, журналист
Направление:	реализм
Язык произведений:	русский

Гео́ргий Дми́триевич Гребенщико́в (6 мая 1883 или 1884 — 11 января 1964) — русский писатель, критик, журналист, общественный деятель.

Биография

Родился в селе Николаевский рудник на Алтае (после 1917 Каменевка, ныне не существует) в семье горнорабочего. В 1894, не закончив начальной школы, начал самостоятельную жизнь.

Перепробовав множество профессий, занялся журналистикой. Первые литературные опыты относятся к 1905. В 1906 выходит сборник рассказов и очерков «Отголоски сибирских окраин». С 1909 ответственный секретарь журнала «Молодая Сибирь», поступает вольнослушателем в Томский университет, знакомится с Г. Н. Потаниным, разделяет его взгляды на Сибирь.

В 1910—1911 по совету Потанина совершает этнографическое путешествия по Алтаю. По их итогам делает доклады о староверах в Томском обществе изучения Сибири, читает лекцию о бухтарминских поселенцах в Сибирском собрании Петербурга, печатает очерк в «Алтайском сборнике». Весной 1912 по рекомендации Потанина становится редактором барнаульской газеты «Жизнь Алтая».

В это время издает двухтомник рассказов и повестей «В просторах Сибири». При содействии М. Горького, с которым находился в переписке, начинает печататься в столичных журналах «Современник» и «Летопись», на средства барнаульского мецената В. М. Вершинина подготовил «Алтайский альманах» (СПб., 1914), в нём публикует произведения В. Шишкова, С. Исакова и других молодых писателей.

Свидетельство роста писательского мастерства — создание в 1913-16 повестей «Ханство Батырбека» и «Любава». В них автор заявляет о себе как о незаурядном писателе-реалисте. С начала 1916 находится в действующей армии, начальник Сибирского санитарного отряда. В московских «Русских ведомостях» публикуются его репортажи и корреспонденции с фронта. В 1917 завершил первую часть своего главного произведения — романа «Чураевы», в котором нашли отражение волновавшие писателя религиозно-нравственные проблемы.

В эмиграции

Октябрьские события 1917 года не принял. Годы гражданской войны провел в Крыму, сотрудничая в местной печати. В 1920 году эмигрировал. Жил сначала во Франции, в Париже был тесно знаком с Н. Рерихом, Ф. Шаляпиным, К. Бальмонтом.

В 1923 году совместно с Н. К. Рерихом создал книжное издательство «Алатас». Среди книг изданных издательством «Алатас» можно отметить такие как «Держава света» Н. К. Рериха, «Николины притчи» А.Ремизова, «Голубая подкова» К. Д. Бальмонта, «Книга Жизни» проф. И. А. Сикорского, «Незримый гость» Ив. Умова.

С 1924 года — в США. В 1925 году штате Коннектикут основал селение «Чураевка».

Работал над многотомным романом-эпопеей «Чураевы». Эта эпопея оказала сильное влияние на литературные вкусы и чаяния русской эмигрантской молодёжи. В начале 1920-х годов в Харбине русская молодежь создала литературный кружок «Молодая Чураевка». Несколько позже, в 1930-х годах, после переезда многих харбинских поэтов и писателей в Шанхай, там было основано новое литературное объединение «Шанхайская Чураевка».

В 1930-е годы Гребенщиков — один из духовных лидеров русской эмиграции в Америке. Вёл переписку с А. Куприным, И. Буниным, Н. Рубакиным, представителями династии Романовых. Много внимания уделял пропаганде русской культуры, говоря о её вкладе в духовную культуру Запада. В конце 1930-х годов переселился во Флориду, в Лейкленде преподавал русскую литературу в университете. Во время 2-й мировой войны занимал патриотические позиции. Последняя книга — повесть «Егоркина жизнь» (опубл. в 1968), где нашли отражение впечатления об алтайском детстве писателя. Похоронен на кладбище г. Лейкленда.

Гребенщиков — рассказчик, сосредоточенный на сибирской теме, в его произведениях ощущается традиционный стиль письма и любовь к родине, но широковещательная манера и обилие украшающих эпитетов выглядят банально. Замыслы Гребенщикова превосходили его писательские возможности, но у него был свой круг читателей, и когда отмечалось 50-летие его литературной деятельности, он был назван «Бояном» Сибири.

— Вольфганг Казак

Книги

• В просторах Сибири. В 2-х кн., 1913-15
• Змей Горыныч, 1916
• Степь, да небо, 1917
• Чураевы. В 6-ти тт., Paris, New York, 1922-37
• Чураевы, Иркутск, 1982, серия «Литературные памятники Сибири»; Иркутск, 1991
• Былина о Микуле Буяновиче, New York, 1924
• Радонега. Сказание о Святом Сергии, Southbury, 1938, 2-е изд. — 1954
• Златоглав. Southbury, 1939
• Ханство Батырбека

Публикации

• Гребенщиков Г. Д. Мой рассказ о Рерихе // Русский голос. Харбин. 1924. Октябрь.
• Гребенщиков Г. Д. [www.delphis.ru/journal/article/o-novom-kovchege О Новом Ковчеге] // «Дельфис» — № 25(1) — 2001
• Гребенщиков Г. Д. [www.delphis.ru/journal/article/rossiya Россия] // «Дельфис» — № 31(3) — 2002

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
• Росов В. А. [www.delphis.ru/journal/article/churaevy-i-churaevka-prepodobnyi-sergii Чураевы и Чураевка. Преподобный Сергий] // «Дельфис» — № 24(4) — 2000
• [www.delphis.ru/journal/article/desyat-pisem-gdgrebenshchikova-k-nk-i-ei-rerikham Десять писем Г. Д. Гребенщикова к Н. К. и Е. И. Рерихам] // «Дельфис» — № 25(1) — 2001
• Росов В. А. [www.delphis.ru/journal/article/na-gimalai-pervaya-vest На Гималаи первая весть] // «Дельфис» — № 25(1) — 2001
• Росов В.А. [www.aryavest.com/work.php?workid=22 Предисловие к книге] // Г.Д.Гребенщиков "Моя Сибирь". — Барнаул: ГМИЛИКА, 2002. — С. 10—12.
• Шварцман В. П. [www.delphis.ru/journal/article/suzhdennyi-stroitel-altaiskogo-doma Сужденный строитель Алтайского Дома](К 120-летию Г. Д. Гребенщикова) // «Дельфис» — № 30(2) — 2002
• [www.delphis.ru/journal/article/georgii-grebenshchikov-poslednie-gody-zhizni Георгий Гребенщиков — последние годы жизни] (Из писем Т. Д. Гребенщиковой к А. Ф. Магеровскому и Н. Н. Яновскому) // «Дельфис» — № 30(2) — 2002
• Росов В. А. Белый Храм на высоких горах. Очерки о русской эмиграции и сибирском писателе Георгии Гребенщикове. — СПб.: Алетейя, 2004. — 120 с.: илл. ([www.aryavest.com/books.php pdf])
• Росов В.А. [www.aryavest.com/work.php?workid=18 Писатель Г.Д.Гребенщиков в Константинополе] // журнал Российской Академии наук «Славяноведение». — 2009. № 4. — С. 91—101.

Ссылки

• [grebensch.narod.ru/ Русский писатель Георгий Дмитриевич Гребенщиков (биография, произведения, отзывы)]
• [www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/articles/article0374.html Сибирский писатель в Америке: Георгий Гребенщиков] на сайте Русский Мир
• Росов В. [aryavest.com/work.php?workid=16 «Молодая Чураевка» в письмах Георгия Гребенщикова и Алексея Ачаира]

Отрывок, характеризующий Гребенщиков, Георгий Дмитриевич

– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…