Грегурич, Франьо
| Франьо Грегурич хорв. Franjo Gregurić | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| 17 июля 1991 — 12 августа 1992 | ||||
| Президент: | Франьо Туджман | |||
| Предшественник: | Йосип Манолич | |||
| Преемник: | Хрвое Шаринич | |||
| Рождение: | 12 октября 1939 (84 года) Лобор; Королевство Югославия | |||
| Партия: | Хорватское демократическое содружество | |||
Франьо Грегурич (хорв. Franjo Gregurić, 12 октября 1939 года, Лобор, Хорватское Загорье, Королевство Югославия, ныне Хорватия) — хорватский политический деятель, бывший председатель Правительства Хорватии с июля 1991 по сентябрь 1992 года[1].
Жизнеописание
Родился в селе Лобор, в хорватском крае Загорье. Учился в Загребе в средней общеобразовательной школе с техническим уклоном, а затем на техническом факультете Загребского университета. Его трудовая биография связана с химическими заводами «Радон», в Сисаке, и «Хромос», что в Загребе, где он поднялся по службе до должности технического директора. Затем Грегурич занимал высокую руководящую должность в крупной Загребский государственной компании «Астра», которая занималась экспортом в Советский Союз, поэтому он некоторое время он проработал в Москве.
На первых демократических выборах 1990 года Франьо Грегурич пришел в политику как член Хорватского демократического союза. Во втором хорватском правительстве в 1990 году он был вице-премьером. 17 июля 1991 президентом Франьо Туджманом был назначен на пост премьер-министра.
Когда он вступил в должность, Хорватия была в очень тяжелом положении. Хотя 25 июня 1991 она приняла «Акт о суверенитете и независимости», но отложила дальнейшие международно-правовые шаги на этом пути по причине трехмесячного моратория на выход из Югославии, установленного при посредничестве Европейского сообщества, и, таким образом, ещё не стала международно признанным независимым государством. В отличие от Словении, в Хорватии отсутствовала необходимая военная инфраструктура. Уже через несколько недель, после нескольких катастрофических неудач и неопытности хорватского войска, в правительство вошли и члены других политических партий, представленных в хорватском парламенте (за исключением Хорватской партии права).
В период работы этого правительства, позднее названного «правительством национального единства», Хорватия окончательно стала самостоятельным государством (Постановление Парламента от 8 октября 1991 г.), после заключенного под эгидой ООН перемирия 3 января 1992 по всей территории Хорватии прекратились крупномасштабные боевые действия, а 15 января 1992 она была признана международным сообществом[2]. Это приветствовалось как большое достижение правительства Грегурича, тогда как сам Грегурич получил известность благодаря своим мягким манерам и управленческим навыкам. Кабинет министров часто воспринимался как яркий пример национального единства в трудной ситуации. Однако эти достижения следует воспринимать в соответствующем контексте. Внешняя политика находилась в руках Франьо Туджмана, тогда как оборона сосредоточивалась в руках Гойко Шушака и военных должностных лиц, подотчетных только президенту. Это давало Грегуричу время на более приземленные задачи, такие как выпуск первой валюты Хорватии, создание Хорватского управления воздушным движением и других учреждений, ранее находившихся в ведении федеральной югославской власти.
Но уже в феврале 1992, когда война общественностью стала восприниматься как законченная, а на горизонте загорелись перспективы новых выборов, Правительство национального единства дало сбой. Во-первых, его покинул председатель ХСЛП Дражен Будиша, сопровождая отставку националистическимизаявлениями по отношению к автономии для сербов в Хорватии. Примеру Будиши последовали представители других партий, кроме ХДС. К концу своего срока полномочий министерские должности правительства Грегурича были повторно заполнены представителями ХДС.
На парламентских выборах 1992 года Грегурича избрали депутатом Сабора от партии ХДС, в которой он и оставался.
Позже, с 1993 по 2000 год, Грегурич занимал должность председателя Объединения хорватских пожарных.
В мае 2010 года Грегурич назначается председателем наблюдательного совета в хорватской строительной акционерной компании Institut IGH[3].
Напишите отзыв о статье "Грегурич, Франьо"
Примечания
- ↑ [hidran.hidra.hr/hidrarad/rh/rh63.htm Treća vlada] (хорватский). Croatian Information-Documentation Referral Agency. Проверено 10 декабря 2010. [www.webcitation.org/6BrB0oyba Архивировано из первоисточника 1 ноября 2012].
- ↑ [dnevnik.hr/vijesti/hrvatska/vlada-nacionalnog-jednistva-u-vukovaru.html Sutra 15. godišnjica međunarodnog priznanja Hrvatske] (хорватською), Nova TV (Croatia)/Dnevnik.hr (14 января 2007). Проверено 31 августа 2010. «Vlada nacionalnog jednistva u Vukovaru».
- ↑ [www.business.hr/hr/Kompanije/Karijere/Franjo-Greguric-novi-predsjednik-NO-a-IGH Franjo Gregurić novi predsjednik NO-a IGH] (хорватский) (28 мая 2010). Проверено 31 августа 2010.
|
||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Грегурич, Франьо
– «Первопрестольной столице нашей Москве.Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
