Давыдов, Николай Васильевич

Николай Васильевич Давыдов
Дата рождения:	6 (18) декабря 1848(1848-12-18)
Место рождения:	Москва, Российская империя Российская империя
Дата смерти:	26 мая 1920(1920-05-26) (71 год)
Место смерти:	Москва, РСФСР РСФСР

Николай Васильевич Давыдов (1848—1920) — русский юрист и общественный деятель из рода Давыдовых, председатель Московского окружного суда (1896-1908), первый председатель Толстовского общества.

Биография

Родился 6 (18) декабря 1848 года в Москве. Его дед по материнской линии — князь Андрей Петрович Оболенский — тайный советник. Бабушка — Софья Павловна — родная сестра Павла Павловича Гагарина. Отец Н. В. Давыдова был советником губернского правления Тамбовской губернии.

Детство и юность Давыдова прошли в деревне Кулеватово (ныне Сосновского района) — имении отца в Тамбовской губернии. Он получил хорошее домашнее образование: брал уроки игры на фортепьяно, скрипки, виолончели, занимался рисованием, литературой. Затем обучался в Тамбовской гимназии. В августе 1865 года блестяще сдал экзамены по немецкому и латинскому языкам и поступил на юридический факультет Московского университета.

После окончания университета карьера Н. В. Давыдова началась с должности секретаря суда, потом работал судебным следователем, товарищем прокурора в Полоцке, а в 1878 году получил назначение на должность прокурора Тульского окружного суда. Почти 20 лет тульской истории связаны с Николаем Васильевичем Давыдовым: с 1878 года он — губернский прокурор, а с 1890 по 1896 годы — председатель Тульского окружного суда.

В 1896 году Давыдов переехал в Москву, где стал председателем Московского окружного суда и занимал этот пост до 1908 года. А затем ушёл в отставку и стал заниматься преподавательской и научной работой. В 1917-19 гг. профессор кафедры уголовного права и уголовного судопроизводства юридического факультета Московского университета.

Близкий знакомый Льва Толстого, частый посетитель Ясной Поляны. В 1907 г. возглавил Гоголевскую комиссию Общества любителей российской словесности, которая готовила празднества в Москве по случаю открытия памятника Гоголю. После смерти Льва Толстого Давыдов был избран в 1911 году председателем созданного в Москве Толстовского общества, организовавшего сначала Толстовскую выставку, а потом и постоянный Толстовский музей.

Давыдов и сам писал очерки и рассказы под псевдонимом «Н. Василич», которые печатались в «Русской мысли». Помимо этого Давыдов еще состоял членом Московского психологического общества, был одним из основателей, председателем совета и преподавателем Московского городского народного университета Шанявского.

Умер 26 мая 1920 года в Москве, похоронен на кладбище Даниловского монастыря. Оставил воспоминания: «Из прошлого» (М., 1913); Из помещичьей жизни прошлого столетия // Голос минувшего. — 1916. — № 2. — С. 164—200.

• Davydov Nikolay Vasilevich.jpg

  Н.В. Давыдов в 1880 г.

• Stone-laying ceremony of Shanyavsky University.jpeg

  Молебен перед закладкой Московского городского народного университета имени А. Л. Шанявского в 1911 г. В первом ряду второй слева — Н. И. Гучков, затем В. Ф. Джунковский, А. А. Адрианов, А. А. Тихомиров и председатель совета университета Н. В. Давыдов.

Источники

• Андреев В. Е. Село Кулеватово / Литераторы на Тамбовской земле: крат. справочник. — Мичуринск, 1998.
• Русские писатели. 1800–1917: Биогр. словарь. — М., 1992. — Т. 2. — С. 74.

Ссылки

• [www.btula.ru/fullbrend_273.html Николай Васильевич Давыдов]
• [pool.tsput.ru/res/other/Tolstoy/Friends/davydov.htm ДАВЫДОВ Николай Васильевич]

Отрывок, характеризующий Давыдов, Николай Васильевич

– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.