Дамаскин (Руднев)
| Епископ Дамаскин | ||
| ||
|---|---|---|
| 22 сентября 1783 — 12 января 1794 | ||
| Предшественник: | Иоасаф (Заболотский) | |
| Преемник: | Павел (Пономарев) | |
| ||
| 5 июля 1782 — 22 сентября 1783 | ||
| Предшественник: | Амвросий (Подобедов) | |
| Преемник: | Феоктист (Мочульский) | |
| Имя при рождении: | Дмитрий Ефимович Семёнов-Руднев | |
| Рождение: | январь 1737 Тула | |
| Смерть: | 18 (29) декабря 1795 Москва | |
Епископ Дамаскин (в миру Дмитрий Ефимович Семёнов-Руднев; январь 1737, Московская губерния — 18 (29) декабря 1795, Москва) — епископ Русской православной церкви, епископ Нижегородский и Алатырский. Археограф, библиограф, филолог.
Биография
Родился в январе 1737 года в Тульской губернии в семье священника.
В 1750 году поступил в Крутицкую духовную семинарию; в 1752 году в Московскую духовную академию.
В 1761 году, по окончании академии, определён учителем в Крутицкую духовную семинарию.
В 1765 году подал прошение об отправке его для продолжения образования в Англию.
В 1766 году он с тремя студентами Московской духовной академии был отправлен в Германию для обучения в Гёттингенском университете. В 1772 году возвратился в Россию.
В декабре 1774 года назначен учителем Московской славяно-греко-латинской академии.
С 1775 года — префект и профессор философии в академии.
8 сентября 1775 года пострижен в монашество.
В апреле 1778 года возведён в сан архимандрита Богоявленского монастыря и с 24 мая 1778 года назначен ректором Славяно-греко-латинской академии. Он улучшил метод преподавания и освободил академическую науку от уз схоластики, увеличил академическую библиотеку, ввёл торжественные собрания и диспуты в академии.
19 апреля 1779 года назначен членом Московской Синодальной конторы.
С 1780 года — цензор духовных книг. Участвовал и в трудах Вольного Российского собрания, учрежденного при Московском университете.
5 мая 1782 года, архимандрит Дамаскин был назначен епископом Севским, викарием Московской епархии. 5 июля состоялась его хиротония.
Занимая кафедру епископа Севского, владыка Дамаскин за короткое время успел упорядочить благочинническую отчётность, возвысить дело церковной проповеди, улучшить церковный хор.
22 сентября 1783 года епископ Дамаскин переведён в Нижний Новгород.
Забота о просвещении была всегда в центре внимания епископа Дамаскина. И у духовенства он стремился привить любовь к науке. При определении священнослужителей на места преосвященный Дамаскин главное внимание уделял на образование.
Духовные семинарии епархии были приведены им в блестящее состояние: расширено преподавание богословия, введено изучение ряда местных языков, увеличены библиотеки.
Увлечение наукой было настолько сильно, что преосвященный не раз в письмах и прошениях к высокопоставленным лицам и к Петербургскому митрополиту Гавриилу (Петрову) выражал желание удалиться на покой и трудиться для одной науки.
12 января 1794 года уволен на покой в Московский Покровский монастырь.
Скончался 18 декабря 1795 года.
Труды
Дамаскин занимался литературной деятельностью, увлекался наукой, писал труды. Его труды немногочисленны, но очень ценны. За свои учёные труды он был избран в экстраординарные члены Гёттингенского университета, в России — в члены Академии наук.
- О следах славянского языка в писателях греческих и латинских. (Диссертация). Собрание проповедей, произнесенных с 1775 по 1782 год.- М., 1783.
- Словари инородческих языков. О церковных книгах Греческой Церкви. О библиотеке Российской. Сочинения М. В. Ломоносова.— М.,1778.
- Поучительные слова и другие сочинения преосвященного Платона, митрополита Московского. — М., 1779.
- Словарь языков разных народов, в Нижегородской епархии обитающих, имянно россиян, татар, чувашей, мордвы и черемис; по Высочайшему соизволению и повелению Ея Императорского Величества премудрой Государыни Екатерины Алексеевны, Императрицы и Самодержицы Всероссийской, по алфавиту российских слов расположенный и в Нижегородской семинарии от знающих оныя языки священников и семинаристов под присмотром преосвященного Дамаскина, епископа Нижегородского и Алаторского, сочинённый 1785-го года (черновой вариант рукописи хранится в Государственном архиве Нижегородской области: ГАНО, ф.2013 «Коллекция Нижегородской губернской ученой архивной комиссии», оп.602а, д.187).
Переработан, дополнен и издан богословский трактат архиепископа Феофана (Прокоповича) «О происхождении Святого Духа». — Гота, 1772.
Переводы: на немецкий: из Летописи Нестора, на латинский:
- Платон, митрополит. Православное учение, или сокращенное Богословие. — СПб., 1774. на русский:
- Зульцер. О полезном с юношеством чтении древних классических писателей. — М., 1780; 1787.
Напишите отзыв о статье "Дамаскин (Руднев)"
Ссылки
- Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
- [www.rulex.ru/01050030.htm Дамаскин (Димитрий Семенов Руднев)]
- [www.ncknigaran.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=137%3Adamaskin&catid=3&Itemid=26 Дамаскин (Семенов-Руднев) Дмитрий Ефимович]
- [www.nne.ru/bishops/b_13.php Дамаскин (Руднев) епископ Нижегородский и Алатырский]
- [www.pravenc.ru/text/168720.html ДАМАСКИН] // Православная энциклопедия. Том XIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2006. — С. 694-695. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-022-6
Отрывок, характеризующий Дамаскин (Руднев)
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
