Джук-джойнт

Джук-джойнт (juke joint, jook joint, [dʒuːk dʒɔɪnt]^?) — американские дешёвые бары, дансинги, придорожные забегаловки с музыкальными автоматами; часть блюзовой культуры южных штатов. В основном владельцами джук-джойнтов становились негры. Джук-джойнт обычно располагался в арендованном здании, а не построенном специально для него.

Классические джук-джойнты можно было встретить на провинциальных перекрёстках после победы аболиционистов.

Рабочим с плантаций и испольникам требовалось место для общения и отдыха после тяжёлой работы, так как они не могли развлекаться вместе с белыми по законам Джима Кроу. В джук-джойнтах, зачастую расположенных в ветхих домах или жилых зданиях, негры могли перекусывать, курить, пить алкогольные напитки, танцевать и играть в азартные игры. Владельцы джук-джойнтов также иногда продавали самогон и продукты питания или предоставляли дешёвый ночлег.

История

Джук-джойнты, вероятно, появились из комнат для встреч, которые иногда строили на плантациях для увеселения рабов. Данная практика распространилась на лесопилки и другие рабочие лагеря в начале XX века, там строили таверны, где работники пили и играли в азартные игры. Зачастую джук-джойнт считали способом привлечь работников в отсутствие баров и других увеселительных заведений. В джук-джойнтах, которыми владели компании, управляющие присматривали за посетителями, кроме того, так часть денег возвращалась в компанию. Во время действия сухого закона стали появляться независимые джук-джойнты, которые обычно не называли этим словосочетанием; они носили названия типа «Lone Star» или «Colored Cafe». Зачастую они работали только в выходные. Джук-джойнты, возможно, были первыми местами с частным пространством чёрных. Пол Оливер считает, что джук-джойнты — это «последнее пристанище, крайний бастион для чёрных, которые хотели уйти от белых и от ежедневных проблем».

На дансингах танцевали в основном жанры от джиги и рила (в то время этими словами называли любые «дикие», то есть быстрые танцы) до «хиллбилли» и олд-тайм. В первые годы XX века самым популярным инструментом южных музыкантов была скрипка, на втором по популярности месте стояло банджо, которое сменила гитара, получив широкую распространённость в 1890-х годах.

Первой музыкой в джук-джойнтах был чёрный рэгтайм (всю старую негритянскую музыку называли рэгтаймом), буги-вуги конца 1880-х и 1890-х, а затем — блюз, джазовые импровизации, музыка сельского юга (вплоть до Чикаго после Великой миграции чёрных). Музыку обычно характеризовали как «шумную» и «похабную». Танцы эволюционировали от массовых до парных и индивидуальных. Некоторые чёрные, желавшие получить одобрение белых, ругали «аморальность толпы в джуках».

Вплоть до появления викторолы и музыкальных автоматов в джук-джойнтах находилось от одного до трёх музыкантов. В больших городах типа Нового Орлеана в джук-джойнты нанимали струнные трио и квартеты.

На границе XIX и XX века жанры ещё не были оформлены, поэтому у исполнителей были невиданные возможности по их смешению и наложению.

Пол Оливер, описывая свой визит в один из джук-джойнтов близ Кларксдейла, где он был единственным белым, говорит о джук-джойнтах как о «непривлекательных, ветхих, разрушающихся лачугах», зачастую настолько маленьких, что там могло танцевать лишь несколько человек. Внешний дворик был полон мусора. Внутри джук-джойнт был пыльным и грязным, например, на стенах грязь доходила посетителям до плеча.

В 1934 году антрополог Зора Хёрстон предприняла первую попытку описать культурную роль джук-джойнтов и их сами; джук-джойнты занимают важную роль в её исследованиях афроамериканского фольклора:

Негритянские джуки (…) — это примитивные сельские эквиваленты ночных клубов, в которых рабочие с лесопилок отдыхали вечером, глубоко в лесах.

Оригинальный текст (англ.)  

the Negro jooks…are primitive rural counterparts of resort night clubs, where turpentine workers take their evening relaxation deep in the pine forests

— What is a Jook Joint?

Первые исполнители блюза, в том числе Роберт Джонсон, Сон Хаус, Чарли Пэттон и многие другие, путешествовали от одного джук-джойнта к другому, живя на бесплатные обеды и чаевые.

Многие из первых джук-джойнтов закрылись в XX веке по социоэкономическим причинам. Один из немногих существующих и поныне в дельте Миссисипи — Po' Monkey's: это обновлённая лачуга испольщика, построенная, вероятно, в 1920-е, которая была переоборудована в джук-джойнт. В Po' Monkey’s играет живой блюз, а по четвергам проходит семейный вечер. Об этом джук-джойнте часто пишут в статьях о Дельте.

Blue Front Cafe — другой исторический джук-джойнт, построенный из бетонита в Бентонии. Он сыграл важную роль в становлении блюза в регионе. В 2006 году он ещё работал.

В 2008 году также работал джук-джойнт «Smitty’s Red Top Lounge» в Кларксдейле.

Городские джук-джойнты

Питер Гаралник пишет, что многие чикагские джук-джойнты не имели собственного названия, называясь по адресу. Музыканты и певцы выступали без объявления, а публика почти не хлопала им. Гаралник пишет о том, как побывал в джук-джойнте «Florence» в 1977 году. Там было темно и накурено, посетители занимались своими делами, а музыка играла фоном. В заведении после недавней стрельбы имелись некоторые меры безопасности, в частности, у двери находилась сирена. В тот день во «Florence» играл Magic Slim с группой the Teardrops, еле помещаясь на эстраде.

Катрина Хаззард-Гордон писала, что «хонки-тонк» были первой городской разновидностью джук-джойнтов, а само слово «хонки-тонк» стало обозначать стиль музыки.

Наследие

Атмосфера джук-джойнтов вдохновила множество крупных коммерческих заведений, включая сеть House of Blues, клуб и кафе «308» в Индианола, а также клуб Ground Zero в Кларксдейле. Традиционные джук-джойнты вытесняют новые виды развлечений, в частности, казино. В Кларксдейле с 2004 года проводят фестиваль джук-джойнтов.

Литература

• Cobb, Charles E., Jr., [www.nationalgeographic.com/media/ngm/9904/fngm/ «Traveling the Blues Highway»], National Geographic, апрель 1999, том 195, номер 4
• Hamilton, Marybeth: In Search of the Blues.
• Феррис, Уильям — Give My Poor Heart Ease: Voices of the Mississippi Blues — The University of North Carolina Press; (2009) ISBN 0-8078-3325-8 ISBN 978-0807833254 (with CD and DVD)
• Феррис, Уильям; Glenn Hinson The New Encyclopedia of Southern Culture: Volume 14: Folklife The University of North Carolina Press (2009) ISBN 0-8078-3346-0 ISBN 978-0-8078-3346-9 (Cover: phfoto of James Son Thomas)
• Феррис, Уильям; Blues From The Delta Da Capo Press; Revised edition (1988) ISBN 0-306-80327-5 ISBN 978-0306803277
• Джоиа, Тед Delta Blues: The Life and Times of the Mississippi Masters Who Revolutionized American Music — W. W. Norton & Company (2009) ISBN 0-393-33750-2 ISBN 978-0393337501
• Харрис, Шелдон (музыкальный историк); Blues Who’s Who Da Capo Press 1979
• Robert Nicholson; Mississippi Blues Today ! Da Capo Press (1999) ISBN 0-306-80883-8 ISBN 978-0-306-80883-8
• Палмер, Роберт (писатель); Deep Blues: A Musical and Cultural History of the Mississippi Delta — Penguin Reprint edition (1982) ISBN 0-14-006223-8; ISBN 978-0-14-006223-6
• Frederic Ramsey Jr.; Been Here And Gone — 1st edition (1960) Rutgers University Press — London Cassell (UK) andNew Brunswick, NJ
• idem — 2nd printing (1969) Rutgers University Press New Brunswick, NJ
• idem — (2000) University Of Georgia Press
• Charles Reagan Wilson — Феррис, Уильям — Ann J. Adadie; Encyclopedia of Southern Culture (1656 pagine) The University of North Carolina Press; 2nd Edition (1989) — ISBN 0-8078-1823-2 — ISBN 978-0-8078-1823-7
• Edward Komara, Peter Lee. The Blues Encyclopedia. — Routledge, 2004. — ISBN 9781135958329.
• Hazzard-Gordon, Katrina. Jookin': The Rise of Social Dance Formations in African-American Culture. — Temple University Press, 1990. — ISBN 087722613X.

Ссылки

• [www.last.fm/group/Juke+Joint+Blues A collection of Juke Joint Blues musicians and playlists]
• [www.deltablues.net/ Junior’s Juke Joint]. Accessed 2006-02-01.
• [www.jukejointfestival.com Juke Joint Festival]. Accessed 2006-02-02.
• [www.oberlin.edu/library/papers/honorshistory/2001-Gorman/default.html Jukin' It Out: Contested Visions of Florida in New Deal Narratives]
• [www.jukejointvideo.com Juke Joint video]

Отрывок, характеризующий Джук-джойнт

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.