Дельта Миссисипи (историко-географический регион)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Дельта Миссисипи.

Де́льта Миссиси́пи (англ. Mississippi Delta) — северо-западная часть американского штата Миссисипи, занимающая междуречье рек Миссисипи и Язу. Регион часто называют «Самое южное место на Земле»[1]: причиной этому служит уникальная расовая, этническая, культурная и экономическая история. В период перед Гражданской войной (1861—1865) один из богатейших хлопководческих ареалов привлекал множество состоятельных плантаторов, а значит, и множество черных рабов. В настоящее время Дельта Миссисипи характеризуется очень высокой долей афроамериканцев, а также низким уровнем среднедушевого дохода. В культурном плане именно этот регион ассоциируется с зарождением современного джаза и блюза. Дельта Миссисипи регулярно страдает от сильных наводнений (особенно следует упомянуть разрушительные Великое Наводнение на Миссисипи (1927 год) и недавнее наводнение 2011 года).





География

Геоморфологически регион не является частью дельты реки Миссисипи — это участок равнины, сложенной аллювиальными отложениями, появившейся в результате регулярных наводнений в течение тысяч лет. Собственно дельта и устье реки Миссисипи находятся приблизительно в 300 милях к югу от региона. Равнина практически идеально плоская, содержание гумуса в почвах (а значит и плодородие почв) одно из наивысших в мире. Административно в регион входят полностью или частично графства Вашингтон, Де-Сото, Хамфрис, Кэррол, Исакуэна, Панола, Куитмэн, Боливар, Коэхома, Лифлор, Санфлауэр, Шарки, Туника, Талэхачи, Холмс, Язу, Уоррен.

Музыка

Дельта Миссисипи устойчиво ассоциируется с некоторыми жанрами музыки, а именно с дельта-блюзом и рок-н-роллом, которые исполняли в барах и забегаловках для рабочих. Своими характерными особенностями жанры обязаны специфике жизни большинства обитателей региона: бедность и тяжелый труд были и остаются ежедневной реальностью для большинства темнокожих испольщиков и мелких арендаторов земли[2][3].

Гуссов (англ. Gussow) (2010) в своей книге рассматривает конфликт между чернокожими музыкантами и чернокожими же священниками, имевший место в регионе в период 1920-х — 1940-х годов. В текстах песен авторы юмористически описывали пороки святых отцов. Великое переселение[en] (миграции чернокожих в северные штаты в середине XX века) ослабило связи между афроамериканцами и местными церквями.

Сельское хозяйство

Плантации

На протяжении двух столетий сельское хозяйство остается основой экономики Дельты. Основные культивируемые культуры — сахарный тростник и рис — были завезены с островов Карибского бассейна и интродуцированы европейскими переселенцами в XVIII веке. Помимо Дельты Миссисипи рис и сахарный тростник выращивают также в южной Луизиане и Дельте Арканзаса.

На ранних стадиях спектр выращиваемых культур был представлен также небольшими по площади посадками табака в районе Натчез, а также индиго в нижнем течении Миссисипи. Сельскохозяйственное освоение Дельты начиналось свободными фермерами фронтира, которые вместе со своими семьями занимались тяжелым трудом на небольших участках земли, находившихся в их фактической собственности. В дальнейшем свободный фермерский труд был вытеснен трудоинтенсивной плантационной системой ведения хозяйства, которая зависела от постоянного притока бесплатной рабочей силы порабощенный индейцев, который к началу XVIII века заменили рабы, ввозимые из Африки. Тысячи негров захватывались, продавались и перевозились на кораблях из Западной Африки, попадая в Дельту через невольничьи рынки Нового Орлеана. Было узаконено наследственное рабство, и потомки ввезенных чернокожих рабов поколениями работали на плантациях, их бесплатный труд делал систему сверхдоходной.

Изобретение хлопкоочистительной машины на исходе XVIII века привело к распространению производства коротковолокнистого хлопчатника, который до этого не выращивался ввиду чрезвычайно трудозатратного процесса производства ткани. К началу XIX века хлопчатник стал основой растениеводства Дельты, спрос на продукцию выходил далеко за пределы США. Такое положение дел сохранялось и после Гражданской войны вплоть до падения цен на хлопок. Плантаторы считали, что аллювиальные почвы региона постоянно восстанавливают плодородие, поэтому результатом аграрного бума 1830-х было истощение почв и повсеместная эрозия в 1850-х. Из-за недостатка знаний плантаторы продолжали выращивать хлопок теми же приемами и после Гражданской войны.

В довоенное время плантации в основном были расположены на возвышенностях неподалеку от реки, что обеспечивало низкие затраты на доставку продукции на рынки сбыта. К концу Гражданской войны большая часть внутренней территории за прибрежными возвышенностями по-прежнему была покрыта зарослями деревьев и кустарников, соответственно большая часть потенциальных посевных площадей не разрабатывалась.

После Гражданской войны 90 % внутренних земель Дельты не были включены в оборот, что заставило государство привлекать людей на этот образовавшийся фронтир, где низко квалифицированный труд по расчистке земли хорошо оплачивался. Десятки тысяч мигрантов (как черные, так и белые) переселялись в регион. К концу века две трети фермеров Дельты Миссисипи были чернокожими. Резкое падение цен на хлопок ввело многих из них в большие долги, большинство было вынуждено продать свои участки земли. На протяжении 1910-х — 1920-х годов первое и второе поколения афроамериканцев, живших после отмены рабства, потеряли собственные наделы и были вынуждены стать фермерами арендаторами или испольщиками[4].

Таким образом, арендаторство и испольщина заменили трудоинтенсивную плантационную систему ведения хозяйства. Новый способ ведения дел требовал внедрения новых технологий в сельское хозяйство. Начиная с конца XIX века расчистка и осушение заболоченных земель (особенно в Арканзасе и Каблуке Миссури) позволили ввести в оборот новые земли. Активная фаза механизации началась в 1930-е годы, вновь изменив потребности экономики, в результат тысячи сельскохозяйственных работников были более не нужны в хозяйстве и мигрировали в регионы Севера в ходе Великой миграции чёрных[en].

Начиная с конца XX века в хозяйственной структуре Дельты доминируют семейные фермерские хозяйства и агрохолдинги, штаб-квартиры которых расположены вне региона. Технические процессы отличаются высоким уровнем механизации и низкой ценой труда. Характерны большие хозяйства, владеющие сотнями и тысячами акров земли, на которых выращивают хлопчатник, сахарный тростник, рис и сою[5].

Механизация

На протяжении 1920-х и 1930-х, вследствие начавшейся механизации на фермах Дельты, потерявшие работу чёрные и белые жители района начали перебираться в города. Великая Депрессия приостановила процесс, однако затем масштабная механизация захватила регион с новой силой. Механизация сельского хозяйства Дельты в сочетании с имевшимися свободными рабочими местами в других регионах привели к началу масштабной иммиграции из региона. Фермерское сельское хозяйство более не нуждалось в таком количестве рабочих рук, целые семьи экс-сельскохозяйственных рабочих переезжали.

С конца 1930-х годов и до 1950-х Дельта переживала сельскохозяйственный бум, который поддерживался спросом сначала из военной, а затем из восстанавливавшейся Европы. Поскольку механизация продолжалась, женщины покидали поля и переходили на работу в сфере услуг, в то время как мужчины в большинстве осваивали тракторы и другие машины и продолжали работать на фермах. С период 60-х — 90-х тысячи небольших ферм и хозяйств были поглощены большими агрохолдингами, небольшие сельские сообщества дельты вошли в период стагнации.

Диверсификация

Артефакты, напоминающие об аграрном прошлом, разбросаны вдоль больших и малых дорог по всей Дельте. Большие населенные пункты выжили благодаря поощрению развития образования, медицины и управления. Прежде не столь важные отрасли сельского хозяйства: рыбоводство и птицеводство, выращивание риса, кукурузы и сои — приобрели большее значение. Сегодня суммарные доходы от этих видов деятельности в Дельте сравнялись с доходами от выращивания хлопка. Сдвиг сельского хозяйства от реки вследствие того, что основное транспортное значение ныне играют железные дороги и, в особенности, хайвэи, привел к тому, что города, расположенные на Миссисипи, вынуждены были искать новые сферы специализации.

В последние годы с ростом автомобилестроения на Юге многие компании открыли предприятия в Дельте (как и в Дельте Арканзаса — еще одном бедном регионе, расположенном на Миссисипи). Легализация в начале 1990-х годов игорных заведений в штате Миссисипи сильно помогла экономике Дельты, в особенности городам Туника[en] (третий в по величине игорного бизнеса в США после Лас-Вегаса и Атлантик-Сити) и Виксберг.

Долгое время охота и рыбалка также привлекали дополнительные доходы в экономику региона.

Напишите отзыв о статье "Дельта Миссисипи (историко-географический регион)"

Примечания

  1. ↑ James C. Cobb, The Most Southern Place on Earth: The Mississippi Delta and the Roots of Regional Identity (1992)
  2. ↑ [www.npr.org/templates/story/story.php?storyId=4675562 Mississippi Delta’s Economy, Way of Life Fading : NPR]
  3. ↑ [www.usccr.gov/pubs/msdelta/pref.htm Racial and Ethnic Tensions in American Communities: Poverty, Inequality, and Discrimination—Volume VII: The Mississippi Delta Report]
  4. ↑ John C. Willis, Forgotten Time: The Yazoo-Mississippi Delta after the Civil War, Charlottesville: University of Virginia Press, 2000
  5. ↑ Justin Gardner and Tom Nolan, "An Agricultural Economist’s Perspective on the Mississippi Delta, " Arkansas Review: A Journal of Delta Studies, Aug 2009, Vol. 40 Issue 2, pp 80-89
</table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий Дельта Миссисипи (историко-географический регион)

Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Дельта_Миссисипи_(историко-географический_регион)&oldid=69853349»

Навигация