Димок, Эдвард

Эдвард Димок
Edward C. Dimock, Jr.
Дата рождения:	18 марта 1929(1929-03-18)
Место рождения:	Рослиндейл, Массачусетс, США
Дата смерти:	11 января 2001(2001-01-11) (71 год)
Место смерти:	Сентервилл, Массачусетс, США
Страна:
Научная сфера:	индология
Место работы:	Чикагский университет
Альма-матер:	Йельский университет Гарвардский университет

Э́двард Кэ́мерон Ди́мок (англ. Edward Cameron Dimock, Jr.; 18 марта 1929, Рослиндейл, Массачусетс, США — 11 января 2001, Сентервилл, там же) — американский индолог, специализировавшийся на изучении бенгальского языка и литературы. Профессор кафедры Южно-азиатских языков и цивилизаций Чикагского университета. Директор Американского института индийских исследований. Автор перевода с бенгальского на английский язык средневекового кришнаитского текста «Чайтанья-чаритамрита» (1999).

Биография

Эдвард Димок родился 18 марта 1929 года в городе Рослиндейл, штат Массачусетс. В 1950 году окончил Йельский университет, получив учёную степень бакалавра наук. В 1959 году защитил в Гарвардском университете докторскую диссертацию на тему A Study of the Vaiṣṇava-Sahajīya Movement in Bengal. В том же году Димок занял должность ассистент-профессора кафедры лингвистики и восточных языков в Чикагском университете. В 1966 году ему было присвоено звание профессора.

Димок был одним из основателей кафедры Южно-Азиатских исследований в Чикагском университете. Согласно одной из оценок, он практически в одиночку ввёл изучение Бенгалии и бенгальского языка в американскую науку.

В Индию Димок впервые приехал в 1955 году и прожил вместе со своей семьёй три года в Калькутте. Его поездка и проводимая им исследовательская деятельность были профинансированы Фондом Рокфеллера. Димока вспоминают как отцовскую фигуру для целого поколения американских учёных, занимавшихся изучением Индии после Второй мировой войны. По воспоминаниям Уэнди Донигер: «Молодые учёные, если им случалось опоздать на поезд, спали у него на полу. В случае, если они не получали деньги вовремя и им нечего было есть, он лично заботился об их пропитании. Вне всяких сомнений, он был домашней базой полувека американских индологических исследований в Индии. Он знал всех в правительственных кругах, в научном сообществе, в мире искусства и журнализма. Он представлял вас тем людям, с которыми вам нужно было встретиться для осуществления вашей работы или просто для того, чтобы выжить в Индии».

Димок умер от рака 11 января 2001 года у себя дома, в городе Сентервилл, Массачусетс. Его пережили жена Лоррэйн Димок, три сына (Джонатан, Кристофер и Эдвард), две дочери (Холли и Хэзер) и восемь внуков.

Признание и награды

Эдвард Димок является лауреатом ряда наград и премий. В 1992 году, за работу по изучению бенгальской литературы, Правительство Индии пожаловало ему титул «Дешикоттама» — высший почётный учёный титул Республики Индия.

Библиография

Монографии и переводы

• Edward C. Dimock, Jr., Somdev Bhattacharji. [books.google.com/books?id=0o8VIQAACAAJ Bengali Prose Reader for Second-Year Students]. — 1st ed. — University of Chicago, 1961. — 438 p.
• Edward C. Dimock, Jr., Roushan Jahan. [books.google.com/books?id=wEfWPQAACAAJ Bengali Vaiṣṇava Lyrics: A Reader for Advanced Students]. — 1st ed. — South Asian Languages Research Program, University of Chicago, 1963 (Republished 1993, 2006). — iv, 196 p.
• Edward C. Dimock, Raphikula Isalāma. [books.google.com/books?id=suQGHQAACAAJ Introduction to an East Pakistani Dialect]. — University of Minnesota, 1963. — 120 p.
• Edward C. Dimock. The Thief of Love: Bengali Tales from Court to Village. — 1st ed. — Chicago: University of Chicago Press, 1963. — xiii, 305 p. — ISBN 0226152359.
• Edward C. Dimock. [books.google.com/books?id=eRSPOwAACAAJ The Thief of Love: Bengali Tales from Court to Village]. — 2nd ed. — Chicago: University of Chicago Press, 1975. — xi, 305 p. — ISBN 0226152367.
• Edward C. Dimock, Somdev Bhattacharji, Suhas Chatterjee. Introduction to Bengali, Part 1: A Basic Course in Spoken Bengali, with Emphasis Upon Speaking and Understanding the Language. — 1st ed. — Honolulu: East-West Center Press, 1965.
• Edward C. Dimock, Somdev Bhattacharji, Suhas Chatterjee. Introduction to Bengali, Part 1: A Basic Course in Spoken Bengali, with Emphasis Upon Speaking and Understanding the Language. — 2nd ed. — New Delhi: Manohar, 1991. — xv, 383 p. — ISBN 8173041903.
• Edward C. Dimock, Pratul Chandra Gupta. [books.google.com/books?id=Ia8oAQAAIAAJ The Maharashta Purana: An Eighteenth-century Bengali Historical Text]. — East-West Center Press, 1965. — 86 p. — (Volume 12 of Monographs of the Association for Asian Studies).
• Edward C. Dimock. The Place of the Hidden Moon: Erotic Mysticism in the Vaiṣṇava-sahajiyā Cult of Bengal. — 1st ed. — Chicago: University of Chicago Press, 1966.
• Edward C. Dimock, Thomas Welbourne Clark. [books.google.com/books?id=2Es-AAAAIAAJ Bengal; Literature and History]. — Asian Studies Center, Michigan State University. — 1967. — 177 p. — (Issues 6-10 of South Asia Series).
• Edward C. Dimock. [books.google.com/books?id=RpQCdHfGtwoC&printsec=frontcover The Place of the Hidden Moon: Erotic Mysticism in the Vaiṣṇava-sahajiyā Cult of Bengal] / With a new foreword by Wendy Doniger. — 2nd ed. — Chicago: University of Chicago Press, 1989. — xxx, 299 p. — ISBN 0226152375.
• Edward C. Dimock, Denise Levertov. In Praise of Krishna: Songs From the Bengali. — 1st ed. — Garden City, NY: Doubleday, 1967. — (UNESCO Collection of Representative Works: Indian Series).
• Edward C. Dimock. [books.google.com/books?id=o8hBAAAAIAAJ Bengal Regional Identity]. — Asian Studies Center, Michigan State University, 1969. — 150 p. — (Issue 9 of South Asia Series).
• Edward C. Dimock. [books.google.com/books?id=oqSBAAAAIAAJ The Literatures of India: An Introduction]. — Chicago: University of Chicago Press, 1974. — xiii, 265 p. — ISBN 0266152324.
• Edward C. Dimock, Denise Levertov. [books.google.com/books?id=ilTfoFPS1w0C&printsec=frontcover In Praise of Krishna: Songs From the Bengali]. — 2nd ed. — Chicago: University of Chicago Press, 1981. — xxii, 95 p. — (Phoenix Poets Series). — ISBN 0226152316.
• Edward C. Dimock. [books.google.com/books?id=aYBjAAAAMAAJ The Sound of Silent Guns and Other Essays]. — 1st ed. — Delhi; New York: Oxford University Press, 1989. — xiii, 200 p. — ISBN 0195623088.
• Edward C. Dimock, Braj B. Kachru. [books.google.com/books?id=O8FhAAAAMAAJ Dimensions of Sociolinguistics in South Asia: Papers in Memory of Gerald B. Kelley]. — New Delhi: Oxford & IBH Pub. Co., 1992. — 347 p. — ISBN 8120405730.
• Edward C. Dimock, Pika Ghosh, Michael W. Meister. [books.google.com/books?id=eIDXAAAAMAAJ Cooking for the Gods: The Art of Home Ritual in Bengal]. — University of Pennsylvania Press, 1995. — 96 p. — ISBN 0812215893.
• Edward C. Dimock, Joseph W. Elder, Ainslie T. Embree,. [books.google.com/books?id=sQZuAAAAMAAJ India's Worlds and U.S. Scholars 1947-1997]. — New Delhi: Manohar, 1998. — 608 p. — ISBN 8173042357.
• Edward C. Dimock. [books.google.com/books?id=gSJuAAAAMAAJ Mr. Dimock Explores the Mysteries of the East: Journeys in India]. — 1st edition. — Chapel Hill, NC: Algonquin Books, 1999. — xii, 211 p. — ISBN 1565121538.
• Edward C. Dimock, Tony K. Stewart. [books.google.com/books?id=jEoKAQAAMAAJ Caitanya Caritāmṛta of Kṛṣṇadāsa Kavirāja: A Translation and Commentary]. — Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. — xxxv, 1171 p. — (Harvard Oriental Series). — ISBN 0674002857.

Статьи и главы в книгах

• Edward C. Dimock [books.google.com/books?id=fH8RAQAAIAAJ A Theology of the Repulsive: The Myth of the Goddess Śītalā] // John S. Hawley, Donna M. Wulff The Divine Consort: Rādhā and the Goddesses of India. — Boston: Beacon Press, 1986. — С. 184-203. — ISBN 080701303X.
• Tony K. Stewart, Edward C. Dimock [books.google.com/books?id=7RW6MrAiJ-0C&pg=PA243 Kṛttibāsa's Apophatic Critique of Rāma's Kingship] // Paula Richman Questioning Rāmāyaṇas: A South Asian Tradition. — Berkeley: University of California Press, 2001. — С. 243-264. — ISBN 0520220749.

Отрывок, характеризующий Димок, Эдвард

Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.