Дуруби, Ала ад-Дин
| Ала ад-Дин ад-Дуруби علاء الدين الدروبي | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 26 июля 1920 — 20 августа 1920 | |||
| Рождение: | Дамаск,  Османская империя
| ||
| Смерть: | 21 августа 1920 | ||
| Партия: | Османская партия административной децентрализации, Партия реформ | ||
| Образование: | Османская медицинская академия, Стамбул | ||
Ала ад-Дин ад-Дуруби (араб. علاء الدين الدروبي, ум.1920) – сирийский государственный деятель, исполнял обязанности директора Консультационного бюро при короле Фейсале I, премьер-министра[1] во время режима французского мандата.
Содержание
Биография
Ад-Дуруби родился в Хомсе, в известной семье с богатыми традициями. Учился в Османской медицинской академии в Стамбуле. Затем был одним из многих докторов султана Абдул-Хамида II[2]. (По информации, приведённой на сайте семьи ад-Дуруби, Ала ад-Дин, вместе с Хашимом аль-Атасси изучал в Стамбуле право, а затем служил послом Высокой порты на Балканах, вали Йемена, губернатором Басры[3]). После падения Османской империи в 1918-м году, ад-Дуруби сблизился с хашимитским режимом, созданным в Дамаске. Он был назначен главой Консультационного бюро при короле Фейсале I. На этом посту он пребывал в течение всего периода правления Фейсала, вплоть до июля 1920-го года. Сам Фейсал, перед отъездом в изгнание, назначил ад-Дуруби премьер-министром, как считается – в надежде, что тот приложит максимум усилий для сохранения арабского режима в Дамаске. Ад-Дуруби, однако, встретил французскую администрацию более чем лояльно, не только согласившись сотрудничать с нею, но и согласившись проводить явно профранцузскую политику. Так, Ад-Дуруби резко повысил налоги, для того чтобы содержать французскую армию на территории страны. Он также провёл масштабную конфискацию оружия у гражданского населения страны и упразднил министерство иностранных дел, мотивировав это тем, что теперь международные отношения Сирии будут находиться в руках Франции. К тому же ад-Дуруби категорически запретил Фейсалу появляться на территории Сирии, угрожая ему арестом в случае нарушения этого запрета. Большое негодование сирийцев вызвала также молчаливая позиция невмешательства ад-Дуруби в отношении создания независимого Ливана в сентябре 1920-го года. В августе 1920-го года поезд ад-Дуруби, направлявшегося в Хауран (близ сирийско-иорданской границы) попал в засаду, подготовленную сторонниками короля Фейсала I. В результате этого нападения ад-Дуруби был убит.
Источники
- Sami Moubayed, Steel and Silk, Men and Women, Who Shaped Syria, 1900-2000, Seattle, 2002, pp. 223–224.
Смотрите также
Напишите отзыв о статье "Дуруби, Ала ад-Дин"
Примечания
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/16127/СИРИЯ Статья «Сирия» в Советской исторической энциклопедии]
- ↑ Sami Moubayed, Steel and Silk, Men and Women, Who Shaped Syria, 1900-2000, Seattle, 2002, pp. 223-224.
- ↑ [www.droubi-family.com/ar/famous-droubi/52-alaa-eldeen-basha-droubi.html Биография Ала ад-Дина ад-Дуруби на официальном сайте семьи ад-Дуруби (на арабском языке)]
Ссылки
- [www.syrianhistory.com/People/key/Ala+al-Din+Droubi Ала ад-Дин ад-Дуруби на сайте syrianhistory.com]
Отрывок, характеризующий Дуруби, Ала ад-Дин
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
