Жанна (графиня Фландрии)

Жанна

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Жанна Константинопольская (фр. Jeanne de Constantinople; ок. 1200 — 5 декабря 1244) — старшая из двух дочерей латинского императора Балдуина I и Марии Шампанской, правившая графствами Фландрией и Геннегау с 1205 года на протяжении 39 лет.

Биография

Когда Жанна была совсем ребёнком (её год рождения неизвестен), её родители отправились в Четвёртый крестовый поход, где отец был избран императором Константинополя. Через год он умер в болгарской темнице, и опека над Жанной была доверена его брату — маркграфу Филиппу Намюрскому. Тот, однако, несмотря на преклонный возраст, обручился с дочерью короля Филиппа Августа и передал опеку над двумя девочками тестю.

Филипп Август, будучи первым браком женат на тётке Жанны, надеялся вернуть некогда отвоёванное у него Балдуином приданое (включая Артуа), однако нужда в средствах заставила его продать опекунство над фландрскими наследницами своему родственнику, «великому» Энгеррану де Куси, который, видимо, рассчитывал со временем взять одну из них в жёны.

После нескольких раундов придворных интриг рука Жанны была предложена сыну португальского короля Саншу I — инфанту Фердинанду. Тот в январе 1212 года прибыл в Париж, где они обвенчались, однако вернуться во Фландрию смогли не раньше, чем отказались от прав на Артуа в пользу дофина Людовика (будущего Людовика VIII). С целью вернуть Артуа молодожёны возобновили союз с английским королём Иоанном Безземельным и императором Оттоном IV.

В битве при Бувене (1214 год) англо-фламандско-немецкая коалиция была повержена, а Фердинанд на 12 лет попал в плен к французам. В течение этого времени Жанна правила одна, ссорясь с сестрой относительно дальнейшей судьбы трона.

В 1225 году во Фландрии объявился самозванец, выдававший себя за её отца, и поднял обездоленных голодом крестьян на восстание, которое удалось подавить с помощью французского короля.

В 1230 году Фердинанд был отпущен французами восвояси, и вскоре у Жанны родилась дочь. Родители обещали её руку графу Артуа (брату Людовика IX), надеясь тем самым вновь соединить Фландрию, Геннегау и Артуа в едином государстве. В 1233 году, однако, Фердинанд умер, а вслед за ним и дочь Жанны. Она, видимо, ещё находилась в детородном возрасте и с поспешностью заключила брак с Фомой Савойским, однако детей в этом браке не прижила.

После смерти Жанны в 1244 году её владения достались сестре Маргарите, а затем — её детям: Фландрию наследовал её сын от второго брака из дома Дампьер, а Геннегау — сын от первого, из рода рыцарей Авенов. В середине XIV века и Геннегау, и Голландия перешли через династический брак к Виттельсбахам.

В 2005 году было объявлено об обнаружении гробницы Жанны на месте основанного ею аббатства близ Лилля. Во время дополнительных раскопок, проведённых в 2007 году, её останки не были там найдены.

Литература

• Пиренн А. Средневековые города Бельгии. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2001. — 512 с. — 2000 экз. — ISBN 5-8071-0093-X.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/FLANDERS,%20HAINAUT.htm#Jeannedied1244 Сайт Foundation for Medieval Genealogy: Графы Фландрии и Эно] (англ.). Проверено 11 января 2009. [www.webcitation.org/66Jzfk6Fd Архивировано из первоисточника 21 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Жанна (графиня Фландрии)

Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.