Замок Трифельс

Замок
Замок Трифельс Reichsburg Trifels
Страна	Германия
Федеральная земля, город	Рейнланд-Пфальц, Анвайлер-на-Трифельсе
Первое упоминание	1081
Дата основания	XI век
Статус	государственная собственность земли Рейнланд-Пфальц
Состояние	частично реконструирован

К:Википедия:Ссылка на Викисклад непосредственно в статье

Имперский замок Трифельс (нем. Reichsburg Trifels) — частично реконструированный средневековый замок в Пфальцском лесу, выстроенный на высокой скале в окрестностях южнопфальцского городка Анвайлер-на-Трифельсе. Историческое значение замка связано, в первую очередь, с его имперским статусом в период с 1113 по 1310 годы.

Исторический очерк

Ранняя история Трифельса почти неизвестна, но, скорее всего, он был выстроен в середине XI века.

Первое письменное упоминание замка Трифельс встречается в дарственной 1081 года, согласно которой замок, находившийся во владении некоего Димара (нем. Diemar; согласно Шпайерским анналам — через мать жены — зять Генриха IV), был передан им антикоролю Герману фон Зальму.

В последующие годы отношения собственности оставались спорными: так, из-за Трифельса и близлежащего Маденбурга летом 1112 года разразился конфликт между Генрихом V и его бывшим сподвижником и канцлером, майнцским архиепископом Адальбертом Саарбрюккенским. Последний, уповая на силу родственных связей (его брат Фридрих состоял в браке с племянницей упомянутого Димара Трифельсского), предъявил свои права на замок и, воспользовавшись неопределённой ситуацией в империи, занял его силой. Генрих V, однако, не смирился с потерей, и под угрозой военного противостояния смог заполучить Трифельс обратно; за чем последовал арест непокорного епископа, и его заточение в спорном замке. Спустя 3 года, в ноябре 1115 года, вследствие восстания в Майнце, вызванного авторитарным стилем правления Генриха, император был вынужден выпустить Адальберта на свободу (конфликт, впрочем, на этом не завершился: на Кёльнском рождественском синоде 1115 года Адальберт отлучил Генриха V от церкви, и в последующие годы занимал открыто антисалическую позицию).

Самым известным пленником Трифельса был, однако, английский король Ричард I Плантагенет, более известный как Ричард Львиное Сердце. В 1192 году, возвращаясь из Третьего Крестового похода в Англию, он был арестован в Австрии, и в начале 1193 года выдан Генриху VI. Король Ричард провёл в плену почти 2 года, из которых как минимум 3 недели он был заточён в Трифельсе (по ряду косвенных данных его трифельсское пребывание продолжалось почти целый год), и был освобождён лишь в феврале 1194 года после унизительной уплаты внушительных отступных.

Другим именитым заключённым Трифельса был кёльнский архиепископ Бруно IV фон Сайн, в 1206 году заключённый под стражу по указанию короля Филиппа Швабского.

В последующий период, с 1125 по 1298 годы Трифельс был частым местом сохранения императорских регалий, в первую очередь в период междуцарствия, либо в период длительного отсутствия императора в Германии. Важную роль при этом играли монахи близлежащего цистерцианского монастыря Ойсерталь, служившие капланами в замке.

Трифельс потерял своё значение в конце эпохи Штауфенов, и с 1410 года принадлежал управлявшемуся Виттельсбахами княжеству Пфальц-Зиммерн-Цвайбрюккен, и затем — княжеству Пфальц-Цвайбрюккен.

В 1602 году вследствие удара молнии замок был почти полностью уничтожен сильным пожаром. Его руины импользовались в качестве убежища ещё в начале Тридцатилетней войны, однако в связи с разразившейся в 1635 году эпидемией чумы, Трифельс был оставлен окончательно. Впрочем, по всей видимости, вплоть до конца XVIII века сохранилась и продолжала действовать замковая часовня: именно в ней в 1786 году известный германист и библиофил барон Йозеф фон Лассберг был посвящён в рыцарское достоинство (по его собственному мнению, последним в Империи). С другой стороны, известно, что на рубеже XVIII и XIX веков жители окрестных деревень активно использовали руины Трифельса в качестве каменоломни.

С 1816 года Пфальц принадлежал Баварии, и в 1841 году, очевидно, на волне увлечения средневековой историей, баварское правительство озаботилось судьбой руин Трифельса, проведя первые консервационные работы. В 1866 году было основано Общество Трифельса (нем. Trifelsverein), взявшее на себя заботу о сохранении памятника.

В годы национал-социалистической диктатуры (1933—1945) Трифельс, распознанный как один из важнейших памятников германской истории, был в 1938 году частично реконструирован (в стиле итальянских замков эпохи Штауфенов) по планам Рудольфа Эстерера (англ. Rudolf Esterer, 1879-1965), и использовался как место национальной славы. При этом речь шла не о максимально точном воспроизведении объёмов средневекового строения, сколько о символическом действии, что должно было служить глорификации немецкой истории и, в первую очередь, легитимировать режим «Третьего рейха» путём своего рода восстановления исторической последовательности, когда национал-социалисты объявляли себя наследниками Первого Рейха, то есть средневековой Священной Римской империи. В этом смысле, большинство ныне существующих построек Трифельса не являются, строго говоря, историческими зданиями, но всего лишь вольной реконструкцией: это касается, прежде всего, большого так называемого Императорского зала, в его современном виде не существовавшего в средневековом Трифельсе.

К концу Второй мировой войны работы в замке были остановлены, и возобновились в период 1954—1970 годов.

Сегодня в замке размещается музей с его постоянной экспозицией Власть и миф, разъясняющей не только историю строительства и реконструкции Трифельса, но и предлагающей критический взгляд на политическую теорию и практику Средних веков и Новейшего времени, важную роль в которых довелось сыграть Трифельсу. С оборудованной на скале террасы открывается, кроме того, хороший вид на Пфальцский лес и долину Рейна.

Галерея

• Burg Trifels.jpg

  Общий вид строений замка

• TrifelsBlick02.jpg

  Вид с главной башни в сторону замка Шарфенберг

• Trifels Brunnen 01.JPG

  Колодец во внутреннем дворе

• Reichskleinodien.jpg

  Копии имперских регалий в Трифельсе

• Reichsburg Trifels Ausstellung.jpg

  Выставочный зал в главном здании

• Baustelle Trifel2.png

  Строительные работы в Трифельсе в 1942 году

Литература

• Wolfgang Hartmann: Vom Main zur Burg Trifels — vom Kloster Hirsau zum Naumburger Dom. Auf hochmittelalterlichen Spuren des fränkischen Adelsgeschlechts der Reginbodonen. In: Veröffentlichungen des Geschichts- und Kunstvereins Aschaffenburg e. V. Nr. 52, Pattloch Verlag, Aschaffenburg 2004, ISBN 978-3879650989.
• Bernhard Meyer: Burg Trifels. Schnell und Steiner Verlag, Regensburg 2002, ISBN 3-7954-6397-1.
• Oliver Pötzsch: Die Burg der Könige. Paul List Verlag, Berlin 2013, ISBN 3-471-35083-7.
• Helmut Seebach: Kleine Geschichte des Trifels und der Stadt Annweiler. G. Braun Buchverlag, Karlsruhe 2009, ISBN 978-3-7650-8538-3.
• Reinhard Zimmermann: Der Trifels, das Reich und Richard Löwenherz. Edition Lioncel, Trier 2010, ISBN 978-3-942164-01-6.

Отрывок, характеризующий Замок Трифельс

Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.