Затмение (фильм, 1962)
| Затмение | |
| L' Eclisse | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария |
Микеланджело Антониони |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Cineriz, Interopa Film, Paris Film |
| Длительность |
126 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Затме́ние» — кинофильм режиссёра Микеланджело Антониони, вышедший на экраны в 1962 году. Завершает своеобразную трилогию, начатую картинами «Приключение» и «Ночь». Лента получила специальный приз жюри Каннского кинофестиваля.
Сюжет
На рассвете понедельника 10 июля 1961 года молодая переводчица Виттория (Моника Витти) разрывает отношения с Риккардо (Франсиско Рабаль) после долгой ночи разговоров в его квартире в римском квартале всемирной выставки. Риккардо пытается убедить её остаться, говоря, что хочет сделать её счастливой, но она выключает свет в квартире, говорит, что больше не любит его, и уходит. Когда она идёт по пустынным утренним улицам, Риккардо догоняет её и провожает до её дома по адресу 307 Viale dell'Umanesimo, где они окончательно прощаются. Виттория смотрит вслед Риккардо, но он не оборачивается.
Спустя некоторое время Виттория встречается со своей матерью на римской фондовой бирже. Посетители и инвесторы нервно наблюдают, как трейдеры мечутся, дико жестикулируя и заключая сделки. Молодой биржевой маклер Пьеро (Ален Делон), подслушав инсайдерскую информацию, бросается покупать акции, а затем продаёт их с большой прибылью. Пьеро представляется Виттории, он — маклер её матери. Когда раздаётся объявление о смерти бывшего брокера от сердечного приступа с просьбой почтить его память минутой молчания, суета на бирже замирает. Во время минуты молчания телефоны продолжают звонить, а когда она заканчивается, в комнате снова вспыхивает бешеная активность. Покинув биржу, Виттория и её мать идут к овощному киоску поблизости. Виттория пытается рассказать о своих неудавшихся отношениях, но её мать больше озабочена деньгами, которые она сегодня заработала, и своими покупками.
В тот же вечер соседка Виттории Анита (Россана Рори) навещает её и они обсуждают разрыв отношений. «Я так устала, так подавлена. Разочарована и сбита с толку», — говорит ей Виттория. Другая соседка Марта (Мирелла Риччарди) звонит и приглашает их в свою квартиру неподалёку. Марта рассказывает о ферме в Кении, которой она владеет с мужем, и о том, как там красиво. Решив немного развлечься, Виттория, нанеся тёмный макияж и одевшись как африканка, танцует под африканскую музыку, Анита присоединяется к ней. Марта, однако, не в восторге и просит Витторию прекратить. Разговор приобретает неприятный характер, когда Марта говорит об «обезьянах», которые вооружаются и угрожают белому меньшинству. Ситуация разрешается, когда Зевс, собака Марты, вдруг выбегает из дома и женщины спешат за ним. Отбежав чуть дальше от подруг, Виттория обращает внимание на звук металлического ограждения на ветру. Вернувшись домой, она слышит, как Риккардо на улице зовет её, но она прячется и не отвечает ему.
На следующий день Виттория и Анита летят в Верону на небольшом самолёте. В полёте Виттория очарована облаками. В аэропорту она с детским восторгом смотрит, как взлетают и садятся самолёты. «Здесь так чудесно!» — говорит она Аните. Тем временем на бирже резко падают цены на акции. Когда Виттория приезжает на биржу, она узнаёт, что её мать только что потеряла около десяти миллионов лир. Пьеро показывает ей человека, который потерял пятьдесят миллионов. Заинтересованная Виттория следует за ним по многолюдным улицам и наблюдает, как он, купив в аптеке успокоительное, запивает его водой в уличном кафе, рисует на листке бумаги цветы и уходит. Пьеро привозит Витторию в квартиру её матери на своём спорткаре Alfa Romeo Giulietta. Виттория показывает Пьеро семейные фотографии и комнату, в которой она выросла. Пьеро пытается поцеловать её, но она уклоняется. После короткой беседы с матерью Виттории Пьеро возвращается в свой офис, где сообщает плохие новости инвесторам.
После работы Пьеро встречается с девушкой по вызову, с которой он договорился о встрече, но он разочарован тем, что она перекрасила волосы из блондинки в брюнетку. Решив не идти с нею, Пьеро приезжает к квартире Виттории и прогуливается за окном, слушая, как она печатает. Заметив его, Виттория прячется за занавеской и подглядывает за ним. Когда проходящий мимо пьяный замечает её и, поприветствовав, уходит, Пьеро заговаривает с ней. Пока они беседуют, пьяный угоняет машину Пьеро. На следующее утро Виттория и Пьеро прибывают на озеро, в котором пьяный утонул сам и утопил машину, и наблюдают, как полицейские поднимают её из воды. Витторию поражает, что Пьеро больше озабочен вмятинами и состоянием мотора, а не смертью человека. Они совершают прогулку по парку и возвращаются к квартире Виттории. Отвязав воздушный шарик от стоящей во дворе детской коляски, Виттория зовёт свою новую подругу Марту и просит её сбить из винтовки шарик, пока он не поднялся в небо, что она и делает. На прощание Пьеро целует Витторию, но она выглядит обеспокоенной. Прежде чем уйти, она бросает деревянную щепку в бочку с водой.
Вечером Виттория пытается позвонить Пьеро, но его телефон занят. Когда он, наконец, берёт трубку, Виттория не говорит ему ни слова. На следующий день, ожидая Пьеро рядом со своим домом, Виттория заглядывает в бочку с водой и видит, что щепка всё ещё там плавает. Пришедший Пьеро рассказывает, что купил новую машину, BMW, вместо Alfa Romeo. Прогуливаясь, они проходят мимо медсестры, везущей девочку в детской коляске. Пьеро привозит Витторию в квартиру своих родителей, заполненную скульптурами и предметами искусства. Пока они разговаривают, Виттория выглядит встревоженной и не отвечает на вопросы Пьеро: «Необязательно знать так много о другом человеке, чтобы любить его. Иначе и любить не стоит». Они игриво целуют друг друга через стеклянное окно, а затем страстно целуются. После того, как Пьеро случайно рвёт бретельку её платья, Виттория уходит в спальню, где разглядывает старые семейные фотографии. Выглянув в окно, она видит на улице двух проходящих монахинь, людей, разговаривающих в кафе, одинокого солдата на углу. Пьеро входит в спальню и они занимаются любовью.
Некоторое время спустя Пьеро и Виттория лежат на холме, глядя в небо. Пьеро говорит, что чувствует себя иностранцем. Виттория отвечает: «Странно, я так же воспринимаю тебя». Пьеро спрашивает её, выйдет ли она за него замуж, на что Виттория отвечает, что сыта замужеством по горло. Пьеро возражает, что она еще не была замужем, и расстраивается, оттого что не понимает её чувств. Когда он спрашивает её, зачем она с ним встречается, Виттория говорит: «Я бы хотела не любить тебя. Или любить сильнее». Спустя некоторое время Виттория и Пьеро целуются и обнимаются, лёжа на кушетке в его кабинете, и борются на полу как дети. Когда срабатывает будильник, они прощаются, договорившись встретиться в восемь часов вечера в «обычном месте» рядом с квартирой Виттории. Но в этот вечер воскресенья 10 сентября 1961 года ни один из них не появляется в условленном месте.
В ролях
- Моника Витти — Виттория
- Ален Делон — Пьеро
- Франсиско Рабаль — Риккардо
- Луи Сенье — Эрколи
- Лилла Бриньоне — мать Виттории
- Россана Рори — Анита
- Мирелла Риччарди — Марта
Напишите отзыв о статье "Затмение (фильм, 1962)"
Ссылки
- «Затмение» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v15250 Затмение] (англ.) на сайте allmovie
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Затмение (фильм, 1962)
Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.
25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
