Златарич, Динко

Динко Златарич

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Динко (Доминко) Златарич (хорв. Dinko Zlatarić, 1558, Дубровник — 1609 , Дубровник, Дубровницкая республика) — хорватский писатель, поэт и переводчик, представитель дубровницкого петраркизма.

Биография

Происходил из рода патрициев Златаричи. Родился в семье Жимуна (Симона) Златарича. Получил домашнее образование. С детства у него был талант к поэзии. Позже переехав в Падую, учился в гимназии, а затем в университете, где изучал медицину. Златарич занимался также греческим, итальянским и латинским языками, интересовался и итальянской литературой.

В 1579 году профинансировал публикацию итальянских стихов своего друга Чезаре Симонетти. В том же году Златарича избирали ректором университета. За поддержание мира и порядка в университете он был награждён властями Венецианской республики титулом «Золотой витязь».

Однако, вскоре после этого он вернулся на родину, где в 1587 году женится на представительнице влиятельного рода Гомовичей.

В отличие от других представителей патрцианских родов Златарич не участвовал в политической жизни Дубровницкой республики, больше занимаясь литературным творчеством и переводами.

Поэзия

Д. Златарич был последователем Франческо Петрарки. Писал на иллирийском дубровницком и итальянском языках. Его стихи наполнены любовной лирикой и созданы под влиянием первых дубровницких петраркистов, итальянских последователей Ф. Петрарки, в стиле дворянского петраркизма.

Сборник поэзии «Pjesni u smrt razlicijeh» состоит из 137 лирических стихотворений, из которых 107 исключительно любовного содержания. Оригинальные стихи поэта появились в издательстве Альдо в 1598. Сборник был издал после смерти поэта его родственниками. Форма стихов является традиционной, а наибольшее внимание привлекают стихоложения, с различным количеством стилистических особенностей. Богатство его стихов, их мастерство и звуковое многообразие ставят поэта в один ряд с лучшими лириками дубровницкого ренессанса.

Кроме того, Д. Златаричу принадлежит наибольшее количество эпитафий. В 1597 году, когда умела его сестра, которой он посвятил стихотворение «U smrt Kate svoje sestre».

Кроме эпитафий, писал также и религиозную лирику, прославляя Бога и вечность жизни. Это стихи душевно-религиозного содержания «Duši svojoj» и «Prislavnoj djevici Mariji».

Переводы

Вернувшись на родину, Златарич перевел с оригинала «Электру» Софокла, «Любовь Пирама и Пирам и Фисба» Овидия, посвятив эту работу дубровницкой красавице Цвиети (Флори) Зузорич-Пешони, в честь которой Торквато Тассо писал сонеты и мадригалы.

Переводы Златарича, включают перевод Пасторальная драмы «Аминты» Тассо под названием «Любомир», сделанный в первом варианте ещё с рукописи знаменитой пасторали (Падуя, 1580 год), были изданы известной типографией Альдо (Венеция) в 1598 году.

В общем ему принадлежат 26 переводов известных греческих и итальянских поэтов.

Литература

• Kombol M. Povijest hrvatske književnosti do narodnog preporoda / Mihovil Kombol. — Zagreb: Matica hrvatska, 1961. — S.11

Ссылки

• [www.philatelia.ru/classik/plots/?more=1&id=2389 Златарич (Zlatarić) Доминко (1558—1613)]

Отрывок, характеризующий Златарич, Динко

– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.