Ивановский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск




Ивановский — русская фамилия; имеет женскую форму Ивановская.

Фамилия

  • Ивановский, Алексей:


  • __DISAMBIG__

    Топонимы

    Населённые пункты

    Ручьи

    • Ивановский — ручей в России, протекает по границе Тверской и Вологодской областей, правый приток Званы
    • Ивановский — ручей в России, в Рыбинском районе Ярославской области

    Районы

    Другое

    Разное

    См. также

    __DISAMBIG__ __DISAMBIG__

    Напишите отзыв о статье "Ивановский"

    Отрывок, характеризующий Ивановский

    – Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
    В это же время из гостиной выбежал Петя.
    Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
    Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
    Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
    Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
    Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
    – Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
    – Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
    – Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
    – Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
    – Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
    – Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
    – Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
    – Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
    – Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
    – Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
    – Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
    – Ну, к обеду опоздаете.
    – Ах, и кучер уехал.
    Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
    – Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
    За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
    – Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
    – А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
    – Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
    Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
    – Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
    После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
    – «Первопрестольной столице нашей Москве.
    Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
    Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
    Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
    Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
    – Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
    Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
    – Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
    – Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
    – Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
    – Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
    – А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
    – Ну уж там для чего бы ни было…
    В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
    – Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
    Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
    – Вот и договорился! – сказала она.
    Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
    – Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
    – Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
    – Полно, полно, глупости…
    – Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.