Иоанн Секунд

Иоанн Секунд (лат. Johannes Secundus, настоящее имя и фамилия Ян Эверартс, нидерл. Johann Nico Everaerts, 15 ноября 1511, Гаага — 1536) — нидерландский поэт.

Ян Эверартс был сыном голландского юриста Николауса Эверартса, друга Эразма Роттердамского. Два его старших брата Николай Грудий и Адриан Марий были поэтами. Первое латинское стихотворение написал в возрасте 10 лет. Вместе со своим братом учился в Бурже, изучал право у итальянского юриста Андреа Альчиато и получил степень лиценциата в 1533 году. Два года служил секретарём у архиепископа Толедо. После смерти Секунда братья собрали и издали все его произведения. Известен своим сборником «Поцелуи» (Basia, около 1535 года, издан в 1539 году) на латинском языке, составленным из 19 полиметрических поэм, созданных под влиянием поэзии Катулла. В этом сборнике стихов Секунд представил «поэтический образец ренессансной гармонии чувственности». Они вызвали множество подражаний не только поэтов-соотечественников Секунда (Ян Лернуций, Ян ван дер Дус и др.), но и поэтов Плеяды (и, прежде всего, П. Ронсара), Дж. Флетчера, В. Драммонда, Дж. Марино, Дж. Б. Маньяно и Г. Муртола.

Мотивы поэзии Секунда использовались Шекспиром, Б. Джонсоном, М. Опицем и другими. Монтень в «Опытах» упоминает «Поцелуи» в ряду новейших произведений, «достойных развлечь читателей».

Также Секунд является автором писем, путевых заметок, трёх сборников элегий, эпиграмм, од, сильв и других стихов. Свои произведения он посвятил Томасу Мору, Эразму, Карлу V, Франциску I.

А. С. Пушкин перевёл эпиграмму Секунда в 1814 г. (с французского перевода Жана Батиста Руссо).

Полный перевод «Поцелуев» был сделан в 1983 г. М. Л. Гаспаровым.

Литература

• Eugen Ehrmann. Secundus, Johann / Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). Band 33, Duncker & Humblot, Leipzig 1891, S. 524 f.
• Ошис В. В. Лирика и драматургия гуманистов: [Нидерландская литература] // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994. — На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т. Т. 3. — 1985. — С. 172—173.
• Гаспаров М. Л. Поэзия Иоанна Секунда // Эразм Роттердамский. Стихотворения; Иоанн Секунд. Поцелуи. М.: Наука, 1983.

Ссылки

• [www.thelatinlibrary.com/janus.html Сочинения Иоанна Секунда (лат.)]

Отрывок, характеризующий Иоанн Секунд

– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.