Марино, Джамбаттиста

Джанбаттиста Марино
Giambattista Marino
Дата рождения:	14 октября 1569(1569-10-14)
Место рождения:	Неаполь
Дата смерти:	25 марта 1625(1625-03-25) (55 лет)
Место смерти:	Неаполь
Гражданство:	Италия
Род деятельности:	поэт
Направление:	маньеризм, барокко
Жанр:	поэма, канцона, сонет, мадригал
Дебют:	1602

Джамбатти́ста (Джанбатти́ста) Мари́но (итал. Giambattista Marino); 14 октября 1569, Неаполь — 25 марта 1625, там же) — итальянский поэт, один из крупнейших представителей поэзии барокко.

Биография

Не желая идти по стопам отца и изучать право, Марино «нередко перепродавал те книги по юриспруденции, что давал ему отец, и на вырученные деньги покупал сборники стихов», в результате чего в конце концов был изгнан из дома. Служил у знатных неаполитанцев. Восхождение Марино к славе было омрачено тюремным заключением (его возлюбленная умерла в результате аборта); еще большими неприятностями грозило ему второе заточение (спасая приятеля, Марино подделал архиепископскую грамоту). В результате начинающему поэту пришлось покинуть Неаполь и перебраться в Рим, где он нашёл себе покровителя в лице кардинала Пьетро Альдобрандини. В свите кардинала побывал в Равенне, затем в Турине. В 1602—1603 годах жил в Венеции. Завоевав расположение герцога Савойи Карла Эммануила, был удостоен в 1609 ордена Большого креста Святых Маврикия и Лазаря; с тех пор именовался кавалер Марино.

В 1609 на жизнь Марино покушался его соперник при савойском дворе, поэт Гаспаре Муртола; резкая полемика двух поэтов отразилась в цикле Марино «Муртолеида» (Murtoleide, 1619), включающем в себя 81 сатирический сонет. До 1615 года служил при савойском дворе, однако, безосновательно обвинённый в клевете на герцога, вновь оказался в тюрьме. В 1615 прибыл во Францию по приглашению Марии Медичи; возможно, посещал салон госпожи Рамбуйе, общался с Вуатюром, Гезом де Бальзаком, Дю Бартасом. Людовик XIII назначил ему жалованье в размере 2000 экю, что позволило поэту приобрести себе виллу в Позилиппо, а также коллекционировать живопись. В 1623 г. вернулся в Неаполь.

На протяжении многих лет Джамбаттиста Марино связывала многолетняя дружба с Клавдио Акиллини, который также пробовал свои силы в поэзии, и, по мнению ряда критиков, стихи последнего являли собой подражание Марино.

Творчество

Лирика

Марино сочинял стихи с юных лет. Первый поэтический сборник (Rime) вышел в 1602 г. Наиболее известны его сборники «Лира» (La Lira, 1608—1614) и «Цевница» (La Sampogna, 1620). К образцам придворной поэзии следует отнести сборник «Эпиталамы» (Epitalami, 1616). Отвечающий вкусу маньеризма и навеянный увлечением Марино-собирателя живописи сборник «Галерея» (La Galleria, 1619) включает в себя образцы экфрасиса, описаний реальных (в числе их авторов — Тициан, Микеланджело, Рафаэль, Пармиджанино, Гвидо Рени) и вымышленных живописных полотен и скульптур. Сам Марино особенно высоко ценил свою выдержанную в духе сакрального барокко поэму «Избиение младенцев» (La Strage degli innocenti, написана около 1605 г., опубликована посмертно в 1632 г.; была переведена на русский язык Я. Б. Княжниным (1779), затем И. Восленским (1811)). В подражание Франческо Берни Марино написал терцинами ряд сатирических стихотворений (капитоли), в том числе «О сапоге» (Dello stivale). Под явным влиянием Тассо он начал работать над двумя героическими поэмами: «Разрушенный Иерусалим» (Gerusalemme distrutta, опубл. в 1626) и «Освобождённый Антверпен» (L’Anverse liberata, опубл. в 1956), однако не довёл их до конца. Для поэзии Марино, отдававшего предпочтение жанрам мадригала и канцоны (реже он сочинял сонеты, а в «Галерее» активно прибегал к эпиграмме), характерны изощрённость стиля, обилие неожиданных метафор и кончетти, повышенная музыкальность, сочетание метрических и ритмических экспериментов с прочной укоренённостью в поэтической традиции. Все эти особенности были взяты на вооружение итальянскими поэтами XVII века, которых принято именовать маринистами.

Проза

Среди прозаических сочинений Марино: насыщенный изысканной риторикой барокко цикл «Священные проповеди» (Dicerie sacre, 1614 г.); чрезвычайно диверсифицированный в стилистическом отношении эпистолярий, включающий как бурлескные послания («К папаше Носу», Al padre Naso), так и иронический отчёт о парижских нравах, и весьма практичные увещевания «сильных мира сего»; и, наконец, мрачное письмо из заточения, напоминающее аналогичные сочинения Якопоне да Тоди и Кампанеллы.

Поэма «Адонис»

Наиболее значительным произведением Марино является пространная любовно-мифологическая поэма в двадцати песнях «Адонис» (L’Adone, начата в конце XVI века, завершена около 1620, опубликована в 1632 г. в Париже при поддержке Людовика XIII). Поэма задумывалась как соревнование с поэмой Тассо «Освобождённый Иерусалим» и — в меньшей степени — с «Неистовым Орландо» Ариосто. Как и указанные произведения, «Адонис» написан октавой, но по своему характеру она сильно отличается от великих образцов. Поэма включает в себя, наряду с мифологическими эпизодами (связанными, в первую очередь, с любовью Адониса и Венеры), настоящую энциклопедию начала Сеиченто: в «Адонисе» так или иначе отражены и новейшие естественнонаучные достижения, и географические открытия, и актуальные политические события, и обширная литературная традиция (от Овидия и Апулея до Петрарки, Боккаччо и Франческо Колонна), в том числе пасторальная и эпическая. Как показали современные исследования, величественное здание «Адониса» выстроено по законам не только барочной, но и ренессансной архитектоники; в частности, в структуру поэмы заложен принцип золотого сечения. В то же время в поэме заметно влияние идей позднеренессансной натурфилософии, воззрений знаменитого вольнодумца Лучилио Ванини, а также «натуральной магии» Дж. Делла Порта. Марино вставил в поэму большую вставную новеллу, назвав её «Новеллетта» — это поэтическая версия популярного в искусстве Ренессанса мифа об Амуре и Психее.

Сочинения

• [it.wikisource.org/wiki/Adone Текст поэмы «Адонис»]  (итал.)
• [www.emt.it/uroboro/bcu/madri17.html Подборка мадригалов Марино]  (итал.)
• [стихотворения; «Адонис» (фрагменты)] / пер. Е. Солоновича // Европейская поэзия XVII века. М., 1977. С. 456—472. (Серия «БВЛ»).
• [стихотворения; «Адонис» (фрагменты)] / пер. О. Б. Румера, М. В. Талова, Б. И. Ярхо // Хрестоматия по западно-европейской литературе XVII века / сост. Б. И. Пуришев. 3-е изд., испр. М., 2002. С. 22—35.

Литература

• Colombo C. Cultura e tradizione nell’Adone di G.B.Marino. — Padova: 1967.
• Lectura Marini. A cura di F. Guardiani. — Toronto, 1989.
• Tristan M.-F. La scene de l’ecriture. Essai sur la poesie philosophique du cavalier Marin (1569—1625). — P.: 2002.
• Голенищев-Кутузов Н. И. Марино и его школа // Голенищев-Кутузов Н. И. Романские литературы. — М.: 1975. — С. 244—265.
• Чекалов К. А. Дж. Марино: «О волшебная сила слова!» // Чекалов К. А. Маньеризм во французской и итальянской литературах. — М.: 2001. — С. 37-95. — ISBN 5-9208-0068-2
• Чекалов К. А. Проблема подражания в маньеризме и лирика Дж. Марино // Перевод и подражание в литературах Средних веков и Возрождения. — М.: 2002. — С. 312—335. — ISBN 5-9208-0121-2
• Чекалов К. А. [17v-euro-lit.niv.ru/17v-euro-lit/articles/italiya/chekalov-transformaciya.htm Трансформация ренессансного архитектурного мышления в XVII веке («Город Солнца» Т. Кампанеллы и «Адонис» Дж. Марино)] // Пространство и время воображаемой архитектуры. Синтез искусств и рождение стиля. Царицынский научный вестник. Вып. 7 – 8. М.: Пробел-2000, 2005.
• Марини, Джанбаттиста // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Марино, Джамбаттиста

– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.