Адонис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Адонис
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Адо́нис (др.-греч. Ἄδωνις, от финик. ʾadōnī «мой господин») — в древнегреческой мифологии[1] — по наиболее популярной версии — сын Кинира от его собственной дочери Смирны[2]; либо сын Кинира и Метармы; либо (по Гесиоду) — Феникса и Алфесибеи[3]; либо (по Паниасиду) Фианта и его дочери Смирны[4].

Адонис славился своей красотой: в него влюбляется богиня любви Афродита. Его также называют возлюбленным Диониса[5]. Был пастухом и охотником на зайцев[6]. Похвала муз охоте вдохновила его стать охотником[7].

Ему посвящён город Библ[8]. Отец Берои[9]. Согласно Харету из Митилены, детьми Афродиты и Адониса были Гистапс и Зариадр[10].





Смерть

Афродита оплакивает его, убитого в юности на охоте вепрем[11], который ударил его клыком в бедро[12] на Идалийской горе[13]. По версии, в вепря превратился Арес (любовник Афродиты); либо Адонису отомстила отвергнутая им Персефона[14]; либо это произошло вследствие гнева Артемиды.

Афродита прятала его труп в латуке[15]. По воле Афродиты он вернулся из подземного царства[16], превращен в цветок анемон[17]; либо из крови Адониса возникли розы, а из слёз Афродиты анемон[18].

Существует рассказ о том, что Афродита передала младенца Адониса на воспитание Персефоне, которая не пожелала потом с ним расстаться[19]. Афродита и Персефона судились из-за Адониса, и Каллиопа рассудила, что они должны владеть им по половине года[20].

Культ Адониса

У финикиян Адонис (Адон в финикийской мифологии) — юный воскресающий бог весны, олицетворение ежегодного умирания и оживления природы. В Древней Греции праздник Адониса в середине лета справлялся два дня: в первый праздновалось его сочетание с Афродитой, как символ весеннего расцвета и воскресения, другой день был посвящён плачу по умершему богу, символизирующем увядание природы. Аргосские женщины оплакивали его[21].

Древние люди считали, что благодаря Адонису расцветали цветы весной и зрели плоды летом, зимой же природа оплакивала ушедшего бога. Также в его честь назван род растений. В знак причастности к культу чарующего красотой бога Адониса женщины стали выращивать цветы в глиняных горшках, которые называли «садами Адониса»[22].

Орфики отождествляли его с Дионисом[23].

Сторонники мифологической школы отождествляли образ мифа об Адонисе с Иисусом Христом.

В литературе и искусстве

Действующее лицо трагедии Дионисия Сиракузского «Адонис». Судьба Адониса — одна из любимых тем античной поэзии: его воспевала Сапфо[24], у Феокрита (песнь в честь Адониса), Биона, Овидия (любовь Венеры и Адониса в «Метаморфозах»); в новой поэзии встречается у Шекспира (поэма «Венера и Адонис»); у Пушкина («прелестный баловень Киприды… мой Адонис» и «К Юрьеву»); у Майкова («Альбом Антиноя») и других.

Адониев стих в античной поэзии возник, как считается, в гимнах на смерть Адониса.

В Государственном Эрмитаже хранится скульптура «Гибель Адониса».

В астрономии

В его честь названы астероид (2101) Адонис и линия Адонис на спутнике Юпитера Европе.

Напишите отзыв о статье "Адонис"

Примечания

  1. Диоскорид. Эпиграмма 18 Пейдж; Бион. Плач об Адонисе 91; Овидий. Метаморфозы X 503—524; Гигин. Мифы 58; 251
  2. Гесиод. Перечень женщин, фр.139 М.-У.
  3. Антонин Либерал. Метаморфозы 34
  4. Фанокл. Любовные страсти = Плутарх. Застольные беседы IV 5, 3
  5. Феокрит. Идиллии I 109—110; Вергилий. Буколики X 18
  6. Ликофрон. Александра 831 и комм.
  7. Страбон. География XVI 2, 18 (стр.755)
  8. Нонн. Деяния Диониса XLII 344
  9. Харет X, фр.17 Мюллер = Афиней. Пир мудрецов XIII 36 // Вестник древней истории. — 1947. — № 3. — С.252
  10. Овидий. Метаморфозы X 525—559, 708—739
  11. Проперций. Элегии II 13, 54
  12. Авсоний. Распятый Купидон 58
  13. Феокрит. Идиллии XV 102
  14. Гигин. Мифы 251
  15. Бион. Плач об Адонисе. — С. 66
  16. Тахо-Годи А. А. Комментарий // Античные гимны. — М., 1988. — С.342
  17. Гигин. Астрономия II 7, 3
  18. Павсаний. Описание Эллады II 20, 6
  19. Плутарх. Почему божество медлит с воздаянием, 17
  20. Орфические гимны LVI

Ссылки

Отрывок, характеризующий Адонис

– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.