Тоидзе, Ираклий Моисеевич

Ираклий Тоидзе
ირაკლი თოიძე
Место рождения:	Тифлис, Российская империя
Жанр:	иллюстрация, плакат, портрет
Учёба:	Тбилисская Академия художеств
Стиль:	социалистический реализм
Награды:
Звания:	Народный художник Грузинской ССР (1980)
Премии:
Работы на Викискладе

Ира́клий Моисе́евич Тои́дзе (груз. ირაკლი მოსეს ძე თოიძე; 14 [27] марта 1902, Тифлис — 1 апреля 1985, Москва) — грузинский советский живописец и график. Народный художник Грузинской ССР (1980). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1951). Лауреат четырёх Сталинских премий (1941, 1948, 1949, 1951).

Биография

Родился 14 (27) марта 1902 года в Тифлисе (ныне Тбилиси, Грузия). Учился у своего отца, известного художника и архитектора Моисея Тоидзе. В 1930 году окончил Тбилисскую Академию художеств.

Ранние картины Тоидзе («Лампочка Ильича», Музей искусства народов Востока, Москва) сыграли значительную роль в утверждении советской темы в грузинском бытовом жанре. Автор картины «Молодой Сталин читает поэму Ш. Руставели „Витязь в тигровой шкуре“».

Героико-драматической силой образов отличаются его иллюстрации к поэме Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» (тушь, кисть, перо, 1937).

Большой эмоциональной и призывной силой обладают плакаты, созданные художником в годы Великой Отечественной войны («Под знаменем Ленина — вперёд на Запад!» (1941), «За Родину-мать!» (1943), «Освободим Европу от цепей фашистского рабства!» (1945). Всемирную известность получил его плакат «Родина-мать зовёт!» (1941).

Неоднократно выступал и как книжный иллюстратор (иллюстрации к книгам «История Грузии» (масло, бумага, 1950) и «Антология грузинской поэзии» (1948)).

Скончался в 1985 году в Москве.

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1941) — за иллюстрации к книге Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» (1937)
• Сталинская премия первой степени (1948) — за картину «Выступление И. В. Сталина на торжественном заседании, посвящённом 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции» и за портрет И. В. Сталина
• Сталинская премия второй степени (1949) — за иллюстрации к книге «Антология грузинской поэзии»
• Сталинская премия третьей степени (1951) — за серию иллюстраций к книге «История Грузии» (1950)
• заслуженный деятель искусств РСФСР (1951)
• орден Трудового Красного Знамени
• народный художник Грузинской ССР (1980)

Отрывок, характеризующий Тоидзе, Ираклий Моисеевич

– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.