КАМАЗ 49252

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
КАМАЗ 49252
Общие данные
Производитель: КАМАЗ
Класс: спортивный грузовик (T-4)
Дизайн
Компоновка: среднемоторная
Колёсная формула: 4 × 4
Двигатели
Трансмиссия
ZF 16S220A (механическая, 16-ступенчатая)
Характеристики
Массово-габаритные
Масса: 10850 (снаряжённая) 12110 (полная)
Динамические
Разгон до 100 км/ч: 14,5
Макс. скорость: 186 км/ч
На рынке
Предшественник
Предшественник
КАМАЗ 49251
Преемник
Преемник
Другое
Расход топлива: 80—130
Объём бака: 840 (два бака по 420 л)
Модификации
КАМАЗ 49252 WSK
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

КАМАЗ 49252 — спортивный грузовой автомобиль высокой проходимости, разработанный и построенный раллийной командой «КАМАЗ-мастер» для участия в международных соревнованиях по ралли-рейдам[1]. Использовался в гонках в период с 1994 по 2003 годы[1].





История создания

«КАМАЗ 49252» стал следующей ступенью в эволюции двухосных спортивных грузовиков марки «КАМАЗ», начало которой было положено моделью «КАМАЗ 49250». Правда, предшественницей 49252-й модели отчасти стала модель 49251, на которой был установлен двигатель CUMMINS N14-500E мощностью в 520 л.c[1]. Установка импортного двигателя стала для завода «КАМАЗ» вынужденной мерой: после пожара на своём заводе силовых агрегатов, «КАМАЗ» испытывал дефицит двигателей и был вынужден в сжатые сроки найти им подходящую альтернативу[1]. Выбор пал на двигатели американской марки CUMMINS, которые были наиболее близки по своим характеристикам заводским двигателям «КАМАЗ». Завод выпустил партию грузовиков «КАМАЗ 49251» с двигателями CUMMINS[1]. Команда «КАМАЗ-мастер» также опробовала этот двигатель, но предпочтение всё же отдала восьмицилиндровому двигателю ЯМЗ-7Э846 — производства Ярославского моторного завода, работу с которым команда проводила, рассматривая его как альтернативу камазовским моторам, слабо приспособленным к условиям продолжительных ралли-рейдов (что стало очевидным, после провального участия команды в ралли «Париж-Дакар-Париж 1994»)[1].

Конструкция

Несмотря на то, что на автомобиль была установлена такая же цельнометаллическая кабина, как и у предшественников, «КАМАЗ 49252» визуально отличался от них благодаря скошенной форме своего жёсткого кузова-тента, установленного за кабиной[1]. Такая форма тента позволила уменьшить аэродинамическое сопротивление, кроме того — новый кузов-тент оказался ещё и значительно легче своих предшественников[1].

В качестве основы в автомобиле была применена специально сконструированная прямая жёсткая рама, способная без последствий выдерживать динамические нагрузки от подвески[1]. Благодаря этой новой конструкции рамы автомобиль на гоночной трассе стал значительно надёжней своих предшественников. Как и предыдущая модель, «КАМАЗ 49252» имеет среднемоторную компоновку[1]. Благодаря этому, конструкторам удалось достичь практически идеальной развесовки автомобиля: на переднюю ось приходится 5900 кг, а на заднюю — 6200 кг[2].

У автомобиля достаточно жёсткая, спортивная подвеска — на каждое колесо здесь установлено по две гидропневматических стойки от БМД, которые предварительно были подвергнуты доработке техническими специалистами команды «КАМАЗ-мастер»[2]. Необходимость использовать сразу две стойки на каждом колесе (при том, что каждая такая стойка имеет повышенный запас прочности, и способна с легкостью нести на себе нагрузку от гоночного грузовика, так как изначально была предназначена для установки на гораздо более тяжёлую — нежели гоночный грузовик — гусеничную БМД) обусловлена исключительно повышением живучести автомобиля на раллийной трассе: при выходе из строя одной стойки, автомобиль сможет с лёгкостью продолжить гонку, не сбавляя темпа[2].

Вместо штатных камазовских, на автомобиль были установлены более мощные кразовские редукторы с изменённым передаточным отношением[1]. 25-дюймовые колеса были оборудованы централизованной системой подкачки[1]. Тормозная система грузовика также подверглась модернизации: на автомобиль были установлены кран-распределитель и рабочие пневмомеханизмы фирмы Wabco, а вместо накладок тормозной колодки были использованы колодки дискового тормоза, для установки которых «скелет» колодки пришлось сделать сварным, а фрикционный материал для них технический персонал команды долго выбирал из многочисленных зарубежных вариантов[2].

В качестве коробки передач на «КАМАЗ 49252» была установлена 8-ступенчатая трансмиссия фирмы ZF — с делителем. Благодаря этому, передач у автомобиля шестнадцать. При этом, автомобиль трогается с места на 4-й передаче. В гонке, пилоты (в частности — Владимир Чагин) переключали передачи так: 4(низкая) — 4(высокая) — 5(низкая) — 5(высокая) — 6(низкая) — 6(высокая) и так далее, не пропуская ни одной «половинки». Это обусловлено тем, что рабочий диапазон у стоящего на грузовике высокофорсированного двигателя лишь немного больше, чем у обычного «грузового» дизельного мотора[2].

Обычная с виду «стандартная камазовкая кабина», внутри разительно от неё отличается. Помимо элементов пассивной безопасности, внутри установлены три спортивных анатомических кресла фирмы Sparco, причём, среднее сиденье — место штурмана экипажа — выдвинуто чуть вперед, а все пространство перед ним занято консолью с навигационными приборами[2].

На основной приборной панели — настоящая россыпь из циферблатов и различных тумблеров. Среди основных приборов — стандартный камазовский тахометр, а вот вместо спидометра здесь установлен импортный тахограф, шкала которого размечена до 180 км/ч[2]. Давление наддува двигателя в кабине показывает большой манометр, установленный справа, у лобового стекла[2]. Рулевая колонка сделана регулируемой по углу наклона, на неё установлен большой спортивный руль с кожаным ободом, который по заказу команды был специально изготовлен во Франции. Помимо этого, кабина отличается от обычной ещё и тем, что педали тут не подвесные, а напольные[2].

В динамике

Автомобиль за 16 секунд развивал скорость до 100 км/ч и имел максимальную скорость по твердой трассе — 180 км./ ч[1]. При этом — двигатель имел крайне узкий «разгонный» диапазон: до 1500 об/мин автомобиль разгонялся весьма вяло, и только с 2000 об/мин, когда грузовой битурбированный двигатель начинает работать в полную силу, автомобиль начинал активный разгон. И так продолжалось вплоть до 2500 об/мин — максимального значения крутящего момента данного двигателя, превысив которое двигатель начинал «стучать» и мог выйти из строя[2].

Но, даже с таким ограничением в крутящем моменте, благодаря общей тяговитости двигателя, автомобиль с лёгкостью набирал на трассе 180 км/ч[2]. При этом — даже на такой скорости автомобиль прекрасно управлялся. В частности, для того, чтобы пройти скоростной поворот с боковым скольжением автомобиля, пилоту достаточно просто «доработать рулём», не прибегая к контрсмещению или помощи стояночного тормоза (так называемого «ручника») — как это принято делать в легковом автоспорте[2]. К слову, с ростом скорости уровень шума в кабине увеличивался незначительно, и то — благодаря плохо пригнанным дверным уплотнителям, через которые начинал сильнее «гулять» ветер[2].

Проходимость

Благодаря своей крайне жёсткой подвеске, автомобиль «КАМАЗ 49252», проигрывая в комфорте своим конкурентам — спортивным грузовикам Renault и Mercedes, имевшим более мягкую подвеску, выгодно отличался от них своей проходимостью[2]. Со слов Владимира Чагина: «. там, где они [Renault и Mercedes] тормозят, мы идем ходом. И выигрываем.» (из интервью изданию «Авторевю», № 9, 2001 год)[2]. Во время испытаний этого автомобиля на Дмитровском автополигоне, которые были проведены в 2001 году изданием «Авторевю», «КАМАЗ 49252», ведомый Владимиром Чагиным, на малом ходу преодолел две большие полевые траншеи (каждая — глубиной около метра), которые были расположены одна за другой. И это — без задействия принудительной блокировки межосевого и обоих межколесных дифференциалов — к чему Владимир прибегал только в зыбучих песках[2].

Комфорт экипажа

Как уже было сказано выше, из-за очень жёсткой подвески, автомобиль крайне некомфортен в движении — его не трясёт только на идеально ровном асфальте автобана. На всех иных дорожных покрытиях уровень тряски (с ростом скорости) становится очень сильным[2]. Так, на скоростях, превышающих 100 км/ч, практически невозможно сфокусировать свой взгляд на приборах[2]. Но, благодаря такой жёсткой подвеске, автомобиль с лёгкостью способен преодолевать все дефекты и неровности — как асфальтовой дороги, так и раллийного бездорожья. К слову, при съезде с асфальта на грунт экипаж этого не замечает, так как уровень тряски остаётся тем же[2].

Модификации

1997 год

В 1997 году Международная автомобильная федерация (FIA) ввела запрет на использование специальных 25-дюймовых шин на грузовых гоночных машинах, мотивировав этот запрет тем, что автомобили, участвующие в ралли-рейдах, должны соответствовать своим серийным оригиналам. Были разрешены только колеса в 20 дюймов с низким индексом скорости, что ограничивало максимальную скорость грузовика[1]. Этот запрет привёл к тому, что, при установке на гоночный грузовик колёс меньшего диаметра, уменьшилось расстояние между дисками колёс и тормозными барабанами, что, в свою очередь, послужило резкому ухудшению охлаждения зоны колёс — тормоза и ступицы стали перегреваться, а тормозные колодки очень быстро приходили в негодность. Техническому персоналу команды «КАМАЗ-мастер» пришлось снять со своих автомобилей защитные экраны, дабы открыть тормоза для лучшей их вентиляции[1].

2000 год

В 2000 году появилась новая версия этого автомобиля, получившая название «КАМАЗ 49252 WSK» — автомобиль был подготовлен для участия в ралли «Париж-Дакар-Каир»[1]. На обновлённом грузовике была установлена коробка передач фирмы ZF (модель −16S220A)[1]. Особенностью этой коробки был гидротрансформатор WSK, обеспечивавший увеличение — в среднем в три раза — крутящего момента без разрыва потока мощности[1]. Правда, одновременно с этим, выросла и температура масла в коробке передач. Для устранения этого, на автомобиль пришлось установить большее количество радиаторов[1]. Кроме того, перетяжелённый гидротрансформатором первичный вал коробки ухудшил условие работы его сальника — на каждой стоянке из автомобиля начинало течь масло, которое механикам приходилось собирать и заливать обратно. Из-за этого мотор приходилось заводить за час до старта очередного этапа ралли[1]. Но, несмотря на все эти проблемы, возникшие с новой, пока ещё «сырой» машиной, экипажу Владимира Чагина всё равно удалось одержать победу на этом ралли[1].

2001 год

Год начался для команды крайне провальным — на «Ралли „Париж-Дакар 2001“» все четыре камазовские машины (модификации «49252 WSK», одну из которых арендовал испанский экипаж) были вынуждены сойти с дистанции, три из них — по причине поломки коробки передач производства фирмы ZF[1]. Проведённый по итогам гонки командой «КАМАЗ-мастер» собственный анализ повреждений выявил, что причиной выходов из строя коробок передач стала опора коронной шестерни этой коробки[1]. Команда обратилась в фирму ZF, с просьбой поменять в поставляемых команде коробках передач эту деталь, на что, со слов команды «КАМАЗ-мастер», «…получила безапелляционный ответ, что её [детали] качество вполне устраивает немцев»[1]. Так и не договорившись о замене этой детали с фирмой ZF, команда была вынуждена заказать производство этой детали Камскому автозаводу, где и было налажено её производство[1]. Готовые детали переправляли в Германию, на завод ZF, где их, вместо штатных, устанавливали в коробки передач, предназначенные к поставке команде «КАМАЗ-мастер»[1].

Испанская аренда грузовика

На ралли-рейде «Оптик 2000 Тунис 2001», на взятом у команды «КАМАЗ-мастер» в аренду автомобиле «КАМАЗ 49252», выступил испанский экипаж (включавший российского механика Владимира Голуба), в составе: пилот — Рафаэль Тибо, штурман — Пепе Мартинес[2]. Экипажу так и не удалось добраться до финиша — из-за проблем со здоровьем. Первым почувствовал недомогание (боль в шее) пилот — Рафаэль Тибо. Он смог продолжить гонку, но был вынужден ехать по трассе с шейным корсетом. А вот у его напарника — штурмана Пепе Мартинеса, проблемы со здоровьем оказались более критическими — после одного из этапов он был госпитализирован с диагнозом «кровоизлияние в мозг». Экипаж был вынужден завершить своё выступление в ралли-рейде. К слову, победителем этого ралли- рейда (в зачёте грузовиков) стал экипаж Владимира Чагина, выступавший на таком же автомобиле[2].

Участие в гонках

На этой машине, которая использовалась командой «КАМАЗ-мастер» в гонках в период с 1994 по 2003 годы, было одержано множество побед. Первым же успехом, которого добилась команда, выступая на автомобилях «КАМАЗ 49252», стало участие в «Мастер-ралли 1995», по итогам которого весь пьедестал заняли пилоты «КАМАЗ-мастер»[1].

Технические характеристики (данные производителя)[2]

  • Колёсная формула — 4×4
  • Весовые параметры и нагрузки, а/м
    • Снаряжённая масса а/м, кг — 10850
    • Полная масса, кг — 12110
  • Двигатель (Россия)
    • Модель — ЯМЗ-7Э846
    • Тип — дизельный с турбонаддувом и промежуточным охлаждением
    • Расположение — продольно, за кабиной
    • Число и расположение цилиндров — 8, V-образное
    • Число клапанов — 32
    • Максимальная мощность, л. с./об/мин — 830 / 2500
    • Максимальный крутящий момент, Нм/об/мин — 2550 / 1400
    • Рабочий объём, л — 17,24
  • Коробка передач (Германия)
    • Модель — ZF 16S220A
    • Тип — механическая, 16-ступенчатая
  • Привод — постоянный полный, с принудительной блокировкой межосевого и межколесных дифференциалов
  • Подвеска — зависимая, на продольных рессорах
  • Тормозная система — пневматическая, с барабанными колесными механизмами
  • Рулевой механизм — ZF, с гидроусилителем
  • Колёса и шины
    • Тип колёс — дисковые
    • Марка — Michelin Х
    • Тип шин — пневматические, бескамерные, радиальные, с регулированием давления
    • Размер шин — 385/95R25 (14.00 R20XZL — после 1997 года)
  • Общие характеристики
    • Максимальная скорость — 186 км/ч
    • Время разгона 0—100 км/ч, с — 14,5
    • Расход топлива на 100 км, л — 80-130
    • Ёмкость топливного бака, л — 840 (два бака по 420 л)
    • Диаметр поворота, м— 22,0
    • Максимальный подъём, преодолеваемый полностью нагруженным автомобилем, град. — 31
    • Высота преодолеваемой вертикальной преграды, м — 0,55
    • Допустимый поперечный крен, не менее, град. — 22
    • Глубина преодолеваемого брода с твердым дном, м — 1,7

Некоторые результаты измерений, сделанных изданием «Авторевю»[2]

  • Максимальная скорость, км/ч — 183,9
  • Время разгона, с
    • 0—100 км/ч — 14,19
    • 0—150 км/ч — 35,54
    • на пути 400 м — 20,04
    • на пути 1000 м — 36,16
    • 60—100 км/ч — 8,00
    • 80—120 км/ч — 12,12
  • Тормозной путь
    • со скорости 100 км/ч, м — 75,9
    • Замедление, м/с2 — 5,1
  • Выбег, м
    • с 50 км/ч — 1088
    • 130—80 км/ч — 1395

Напишите отзыв о статье "КАМАЗ 49252"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 [kamazmaster.ru/team/KAMAZ-master-auto/KAMAZ-master-auto-KAMAZ-49252/ Профиль автомобиля «КАМАЗ 49252» на официальном сайте команды «КАМАЗ-мастер»](недоступная ссылка — история). Проверено 22 июня 2013. [web.archive.org/20100920140203/kamazmaster.ru/team/KAMAZ-master-auto/KAMAZ-master-auto-KAMAZ-49252/ Архивировано из первоисточника 20 сентября 2010].
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 [www.autoreview.ru/new_site/year2001/n09/kamaz/kamaz.htm "Сверх прочность"] // "Авторевю" : газета. — OOO "Газета АВТОРЕВЮ", 2001. — № 9.

Ссылки

  • [kamazmaster.ru/team/KAMAZ-master-auto/KAMAZ-master-auto-KAMAZ-49252/ Профиль автомобиля «КАМАЗ 49252» на официальном сайте команды «КАМАЗ-мастер»]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий КАМАЗ 49252

Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.