Казачьи песни
Поделись знанием:
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
Казачьи песни — народные песни, создававшиеся казаками Российской империи, из которых самыми известными являются «Ой, то не вечер», «Любо, братцы, любо», «Не для меня придет весна», «Ти ж мене підманула» и «Ойся ты ойся». На сложение казачьих песен оказали влияние русские и украинские народные песни и думки, северокавказская музыка, а также авторские произведения российских композиторов.
Круг песен делится на культурные ареалы в зависимости от казачьего войска — донские, терские, уральское и т. п.
Содержание
- 1 Список
- 1.1 Астраханские[1]
- 1.2 Донские[2]
- 1.3 Енисейские[3]
- 1.4 Запорожские
- 1.5 Кубанские[4]
- 1.6 Оренбургские[5]
- 1.7 Семиреченские[6]
- 1.8 Сибирские[7]
- 1.9 Терские[8]
- 1.10 Уральские[9]
- 1.11 Песни некрасовцев[10]
- 1.12 Исторические песни (до XIX века)[11]
- 1.13 Стилизации
- 1.14 Гимны и марши
- 2 Персоны
- 3 Ссылки
- 4 См. также
- 5 Библиография
- 6 Примечания
Список
- Любо, братцы, любо
- Ой, то не вечер
- Под окном широким (романс)
- Проводы казака
Астраханские[1]
- Песня разинцев — печальные варианты (Вы пролейте-ка, дожди сильные…)
- Разин на Яике (Течёт Яик быстрёхонько…)
- Разинцы забыли есаула (Э-эх, высылалась высылка грозная… ♪, Из проранушки было, из Болдинской…)
- Случилося, довелося да мне разудалому…
- Сынок Разина (Как во славном было городе во Астрахани…)
Донские[2]
Песни исторические и военно-бытовые
- Ах ты, степь широкая
- Бегство Горемыкина за Дунай
- Баклановцы донцы-молодцы
- Гибель Краснощекова (Как во славном было городе, кременной Москве…)
- Гибель Родионова (Как на заре-то было на зорюшке…)
- Донцы-молодцы
- Дымно, дымно, ничего не видно
- Ермак идет зимовать (Как на вольных степях…)
- Ермак помог взять Казань (На усть было матушки Волги-реки…, Как проходит, братцы, лето теплое…)
- Ермак у Ивана Грозного (Как на славных на степях было Саратовских…, Гей вы думайте, братцы, вы подумайте…)
- Есаул сообщает о казни Разина (На заре было)
- За Кубанью, за рекой, там казак гулял…
- За курганом пики блещут
- Из-за лесу копия мечей
- Казак в азовском плену (Ах талант ли мой талант такой…)
- Казак Ефремов в тюрьме (Ой да, понапрасну…)
- Казаки Бакланова на Кавказе
- Казаки на Кубани (На усть, было, батюшки тиха Дона…)
- Казаки под Азовом (У нас, братцы, на Дону, во Черкасском городу…)
- Как мы в Турцию ходили
- Краснощеков в плену (Не от тучи, не от грома…)
- Лодочка Разина (Ой, из-под Шат-то горы…)
- На горе, горе стояла корчма (На горе, горе стояла корчма… ♪, Ой на горушке… ♪, Говорили про Польшу, что богатая…)
- На заре-то было, на зореньке…
- Не белы снеги
- Ну-ка, братцы казаченьки…
- Ой, горе, горе мне
- Ой да, ты, батюшка, вот и, Оренбург-город…
- Ой, из-за лесу, за лесу копий я-и мечей…
- Песня разинцев — радостные варианты (Ты взойди, солнце красное…, Ой да, ты взойди, взойди, взойди, солнце красное…)
- Песня разинцев — печальные варианты (Ой-да, вы туманы мои…, Ах, туманы, вы мои туманушки…)
- Петр I приезжает на Дон (Не ясен сокол летао по поднебесью…)
- Пишет, пишет Карла Шведский
- Платов у французов (Ты Россия, ты Россия…)
- Пленение Костюшко (Не ясен то сокол по крутым горам летает…)
- Про Бориса Шереметьева (Как в тысячу восемьсот во первом году…)
- Про Платова-казака
- Разбойничий дуван (Как со славной, с восточной со сторонушки…)
- Разина выбирают атаманом (Ай, как на речке было, на реке… , Ай, на речке Камышинке…)
- Разин в неволе (Ой, загоралась во поле ковылушка…, Ой, не от тучи, братцы, не от грома…)
- Разин едет в сине море (Ай, на вольных степях..)
- Разин и казачий круг (У нас, братцы, было на Дону…)
- Разин ожидает суда (А-ой-да, вот и, не шуми шумка, дуброва зелёная…)
- Разин у перевоза (Ай, не шумком-то шумит…)
- Разинцы плывут по морю (Ай, ну, как по морю, по морю… ♪, Ай, по морю, по морюшку…)
- Разинцы спускают лодочки (Ай, да во городе Казани…)
- Разин чувствует недоброе (Ой да, не шуми, вот и, не бушуй…, Ой да, не шуми ты, не бушуй…, Ой, не шуми, только не шуми…)
- Славим Платова героя
- Служба моя, служба
- Смерть Александра I (Ты наш батюшка, светел месяц…)
- Султан угрожает Александру I (Пишет, пишет султан турецкий Царю Белому…)
- Сынок Разина (Ай да, что во городе, да во городе…)
- Убийство Карамышева (Подымался с Москвы большой боярин…, Ай, да по матушке, по речке Камышинке…)
- Чёрный ворон (песня)
- Честь прадедов-атаманов…
- Шли, прошли с Дону казачёчки
Семейно-бытовые и лирические
- Из-под камешку течет реченька
- Пыльна, пыльна дорожечка
- У этой шинкарки…
Свадебные, шуточные, игровые и плясовые
- Ой, перебор, донской казак, перебор
- Посею лебеду
Песни на стихи русских поэтов и поэтов Войска Донского
- Гимн Всевеликого Войска Донского (Всколыхнулся, взволновался…, Сл. Ф. Анисимова)
- Казак на чужбине (сл. Е. Гребенки)
- Конь боевой (сл. А. Туроверова)
- Ой, ты Дон, ты наша родина
- По Дону гуляет казак молодой (сл. Д. Ознобишина)
- Пчелочка златая
Гражданская
- Белые
- Донской гимн (Друзья, не бойтесь клеветы…)
- Мамантов-нойон (калмыцкая)
- Песня Сводного им. ген. Каледина полка (Споем про Дон, Кубань и Терек…, Сл. И. Чекатовского)
Енисейские[3]
Исторические и военно-бытовые песни
- Долина-долиница
- Из-за леса, леса копия штыков…
- За лесом солнце воссияло
- Как мы сядем вкруговую
- Крепко били супостатов
- Не кукуй, моя ли то кукушечка
- О чём задумался, служивый
- Ты, машина-то железна
- Эх, в Таганроге
Семейно-бытовые и лирические
- Как на горке калина
- Отдала мать сына в солдаты
- Раз полоску Маша жала
- Служил год, служил два
- Ой, ты, Грицю, Грицю
- Ветер дуба хитая
- Ох, вы городе
- Ехали казаки
- Из-за леса, леса копия мечей
- Ох, да разбесчастный казачок
- Ты казачек мой миленький
- Поехал казак на чужбину далёку
- Шел казак на побывку домой
Гражданская
- Однажды в разрывах гремучих гранат
Запорожские
Кубанские[4]
Песни линейных казаков
Исторические и военно-бытовые
- А двадцать первого, ой да, сентября…
- Гарнизон наш в Баязете…
- За Кубанью огонь горит
- За Уралом, за рекой…
- Из-за леса, из-за гор…
- Как за реченькою, за Кубанушкою
- Как за речкою да за быстрою Лабой
- Ликуй, свободная Россия
- Ну-ка, вспомните, ребята…
- Ой, в кружок теснее встанем…
- Ой, да вы, кубанцы…
- Пейте, братцы, пока пьется…
- Песня карабинеров
- Песня о казаке Луковкине
- Последний день уж миновался…
- Прощай, Кубань моя родная…
- Прощай, любезная станица…
- Скакал казак через долину
- Ты, винтовка, друг мой верный…
- Ты встань, взойди, красно солнышко…
- Эх да, вспомним, братцы…
Песни русских поэтов и поэтов Кубанского войска в устном бытовании
- Аллага-аллагу
- В долине турецкой границы…
- Гори, костер…
- Делибаш (сл. А. Пушкина)
- Среди лесов дремучих… (про Чуркина-атамана)
- Ты Кубань, ты наша родина (сл. К. Образцова)
- Шашка
Песни черноморских казаков
Исторические и военно-бытовые
- А вже лит билш двисти…
- Бороныв я свою Украину…
- Вража маты, Катэрына…
- Добровольцы — за Кубань
- Забилилы снигы…
- Зажурылась Украина…
- Ой, гук, маты, гук…
- Ой, заболив же та козаченько…
- Ой на горi та женцi жнуть
- Ой, пье козак, пье…
- Ой, тысяча семьсот девяносто першого року…
- Славне було Запорижжя…
- Чорна хмара наступае…
Песни семейно-бытовые и лирические
- Гей, нуте, хлопцi!
- Розпрягайте, хлопцi, конi
- Спать менi не хочеться
- Черноморец
- Ой у лузi червона калина
- Ой, у гаю, при Дунаю
- Ой ти, Галю
- За туманом нiчого не видно
- Заспiваймо пiсню веселеньку
- Взяв би я бандуру
- В саду ходила, квiти збирала
- Вечiр надворi, нiч наступає
- У сусiда хата бiла
- Тече вода каламутна
- Тече рiчка невеличка
- Чорнiп брови, карiп очи
- Чом ти не прийшов
- Стопть гора високая
- Сонце низенько, вечiр близенько
- Повiй, вiтре, на Вкрапну
- По той бiк гора
- Посылала мене мати
- По садочку ходжу
- Ой, за гаєм, гаєм
- Ой у вишневому саду
- Ой там, ой там за Дунаем
- Ой чий то кiнь стопть
- Ой чорна я си чорна
- Ой ти, дiвчино, зарученая
Песни шуточные и плясовые
- Гречаники
- По дорозi жук, жук
- Пiдманула, пiдвела
Песни украинских поэтов и поэтов Кубанского войска в устном бытовании
- Ой, божэ наш, божэ милостывый…
- Рэвуть, стогнуть хвылы-горы…
- Ще й не вмэрлы Украины ни слава, ни воля
Песни Гражданской войны
Песни линейных станиц
- Беседа
- Боец-таманец умирал…
- Бой под Сарептой
- Бой седьмого под Ланцозом
- В грязи шагала наша рота…
- Вдоль по линии Кавказа…
- Всероссийский император…
- Гей, по дороге…
- Вспомните, братцы, старинные были…
- Как с Кубани отступали…
- Когда кадеты наступали…
- Ликуй, свободная Россия (вариант Гражд. войны)
- Мы таманцы, мы кубанцы…
- Над озером чаечка вьется…
- Новая тюрьма
- Прощай, Кавказ
- Пыль клубится по дороге…
- Разудалый парень бравый…
- Собирай в путь-дорогу, мамаша…
- Солдат с вечера сбирался…
- С помещиком, банкиром…
- Среди лесов дремучих… (вариант Гражд. войны)
- Товарищу Жлобе
- Хвала тебе, боец отважный…
Песни черноморских станиц
- Ой, на гори та жныци жнуть…
- Ой, по коням силы хлопци…
- Ой, сив пугач на могыли…
- Писня Ахтарского полка
- Писня боротьбы
- Ревэ та стогнэ люд голодный…
Разное
- Кубанская песня (А. Сергеев — Д. Бедный)
Песни Второй мировой войны
- Над лесом солнце воссияло…
- На море, на рейде эсминец стоял…
Оренбургские[5]
- Благословен ваш путь далекий
- Милый льет пушки Пугачеву (Уж ты, ворон сизокрылый…)
- Песня разинцев — печальные варианты (Ой-да, ты пролей-ка, пролей, сильный дождичек…)
- Полк Падурова в походе (Уж ты степь ли, наша степь, степь наша широкая!..)
- Полно, братцы, нам с горя крушиться…
- Разин на суде (Во Кремле, Кремле…)
- Сынок Разина (Как по матушке, братцы, по Волге… ♪, Как по матушке, братцы, по Волге…)
- Туманушки
- Штурм Андижана
Семиреченские[6]
- А не пой ты, моя кукушка
- Вот пташки, пташки пели
- Из лесу, лесу копии мечей
- За Кубанью за рекой
- Засвистали бравы казаченьки
- За Уралом, за рекой
- Зацвела ль черемуха
- Как над речкой, над рекою
- Кони вы, кони
Сибирские[7]
- Благословен ваш путь далекий
- В девяносто первом годе
- Верно службу мы служили
- Во лесах дремучих
Терские[8]
- Ермак идет зимовать (Не на реченьке было, братцы…)
- Лучше б я знал…
- На Червлёной мы были (Лезгинка)
- Ой, да не из тучушки
- Ойся, ты бойся
- Оставляем мы станицы
- О рада, рада
- Пыль клубится по дороге (Песня 1-го Кизляро-Гребенского полка)
- Снежочки
- Сынок Разина (Ой да, не во городе было…)
- Терские казаки и Иван Грозный (Не сизые орлы клохчут…)
- У реки, у Терека
Уральские[9]
- В степи широкой, под Иканом
- За Уралом гулял удалой казак
- За Уралом, за рекой
- Казаки идут в бой
Песни некрасовцев[10]
- Вдоль по речушке вдоль по быстренькой
Исторические песни (до XIX века)[11]
Жанр традиционной русской исторической песни угас в 19 веке, будучи вытеснен литературной (рифмованной) песней.
- Казаки идут к Казани (Не полно ли нам, братцы, на морях стоять…) — песня времен Ивана Грозного
- Терские казаки и Иван Грозный (Не сизые орлы клохчут…) — Песнь Терского казачьего войска
- Оплошность казаков под Азовом (Шли казаки с моря Чёрного…)
- Казак в азовском плену (Ах талант ли мой талант такой…)
- Сборы казаков под Азов (Тут сидит-та честна-хвальная беседушка…)
- Песни о Степане Разине
- Казаки под Азовом (У нас, братцы, на Дону, во Черкасском городу…)
- Казаки и князь Долгорукий (Изволил наш Долгорукий-князь…)
- Некрасов пишет царю (Ой возмутился да наш батюшка Дон, возмутился…)
- Казаки на Кубани (На усть, было, батюшки тиха Дона…)
- Казаки снимают турецкие караулы (Что же, робята, вы невесело сидите…)
- Пуля убила есаула (На заре то было, на зореньке…)
- Поединок казака с турком (Не чёрной ворон по горам летал…)
- Казаки под Измаилом (Ах ты, батюшка, воеводушка!..)
- Дон возмутился от трех генералов (Никто-то про то не знает, да никто не ведает…)
- Казацкие ходоки в Петербурге (Вы орлы мои сизокрылые…)
Стилизации
- Не для меня придет весна
- Ревела буря (песня)
- Там вдали, за рекой
- Когда мы были на войне (1980-е) — стихотворение «Песенка гусара», поэт Давид Самойлов. Композитор Виктор Столяров.
Гимны и марши
- Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон
- Запорожский марш
- Гимн Кубанского казачьего войска
- Гимн Краснодарского края
- «Пыль клубится по дороге» Песня 1-го Кизляро-Гребенского полка Терского казачьего войска
- Строевая песня Лейб-Гвардии Терского казачьего эскадрона Собственного Его Императорского Величества конвоя
Персоны
Собиратели
- Варавва, Иван Фёдорович
- Хрещатицкий, Ростислав Александрович (1841—1906) — собирал донские казачьи песни и издавал сборники таких песен. Сам он написал войсковой марш Донского казачества.
Исполнители
- коллективы:
- солисты
- Бичевская, Жанна Владимировна
- Крапостина, Марина Юрьевна
- Пелагея (певица)
- Русланова, Лидия Андреевна
Напишите отзыв о статье "Казачьи песни"
Ссылки
- [web.archive.org/web/20130115083613/a-pesni.org/kazaki/Kazaki.php Архив a-pesni.org]
- [www.kazakdona.ru/index.php?nma=news&fla=index Музыкальный архив]
- [iplayer.fm/q/%D1%82%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5+%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D1%87%D1%8C%D0%B8+%D0%BF%D0%B5%D1%81%D0%BD%D0%B8/ Музыкальный архив (терские)]
- [cossackssong.ru/ Тематический портал cossackssong.ru]
- [www.33gid.ru/platov Донской казачий хор Атамана Платова]
См. также
Библиография
- А. М. Листопадов. Песни донских казаков (1949-1954) в 5 томах
Примечания
- ↑ [web.archive.org/web/20120925030823/a-pesni.org/kazaki/astrahan/Astrahan.php Список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120925030750/a-pesni.org/kazaki/don/Don.php Большой список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120925030941/a-pesni.org/kazaki/enisej/Enisej.php Список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120924192356/a-pesni.org/kazaki/kuban/Kuban.php Большой список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120925032846/a-pesni.org/kazaki/orenburg/Orenburg.php Список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120925025732/a-pesni.org/kazaki/semirek/Semirek.php Большой список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120925030306/a-pesni.org/kazaki/sibir/Sibir.php Список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120925033241/a-pesni.org/kazaki/terek/Terek.php Список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120925030546/a-pesni.org/kazaki/ural/Ural.php Список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20120925031305/a-pesni.org/kazaki/nekrasov/Nekrasov.php Список на a-pesni.org]
- ↑ [web.archive.org/web/20130115083431/a-pesni.org/istor/Istor.php Большой список песен на a-pesni.org]
Отрывок, характеризующий Казачьи песни
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
