Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон

Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон — песня, написанная в 1853 году. Является символом донского казачества. Существует несколько вариантов текста песни. Один из вариантов, написанный в 1918 году Гиляревским, является официальным гимном Всевеликого Войска Донского, а три куплета этого варианта песни — гимном Ростовской области.

История гимна

Первоначальный вариант данной песни был создан Ф. И. Анисимовым в 1853 году, в связи с началом Крымской войны 1853—1856 гг.

По прошествии более чем полувека, 4 мая 1918 года на заседании Большого Войскового Круга новосозданного национально-территориального образования Всевеликое войско Донское, проходившего под председательством атамана П. Н. Краснова, были рассмотрены Основные законы Всевеликого Войска Донского. В итоге Войско приняло её своим гимном.

Уже 1 июня приказом войскового атамана за № 160 были утверждены новые слова донского гимна [dongenealogy.ru/?p=118 «Всколыхнулся Дон свободный…»]. Авторство текста приписывают самому атаману П. Н. Краснову. Однако 20 сентября 1918 года, на очередном заседании Большого Войскового Круга, был принят новый текст гимна Всевеликого войска Донского, написанный преподавателем Донской духовной семинарии Гиляревским. Тексты Гиляревского и Анисимова совпадали лишь в первом куплете гимна, в котором, однако, Дон откликался на призыв уже не монарха, а свободы. Тексты же других куплетов нового гимна, ставшего самостоятельным стихотворным произведением, никаких совпадений с текстами куплетов песни на слова Анисимова не имели.

В годы Великой Отечественной войны песня была гимном донских казачьих войск, воевавших на стороне Германии против СССР. По данным фольклориста А. М. Листопадова, сама песня Анисимова была, в свою очередь, создана на изменённый мотив старой песни «Уж вы братцы, мои братцы, атаманы-молодцы».

В 1996 году три куплета песни были приняты в качестве официального гимна Ростовской области.

Текст гимна Ростовской области

Всколыхнулся, взволновался
Православный Тихий Дон.
И повсюду отозвался
На призыв свободы он.

Зеленеет степь донская,
Золотятся волны нив.
И с простора, слух лаская,
Вольный слышится призыв.

Славься, Дон, и в наши годы
В память вольной старины,
В час невзгоды — честь свободы
Отстоят твои сыны.

Текст гимна Всевеликого войска Донского

Современный вариант	Вариант 1853 г.	Третий вариант гимна
1-й куплет
Всколыхнулся, взволновался, Православный Тихий Дон, И послушно отозвался На призыв свободы он.	Всколыхнулся, взволновался, Православный Тихий Дон, И послушно отозвался На призыв Монарха он.	Всколыхнулся, взволновался, Православный Тихий Дон Громкий клич его раздался: То — бойцов сзывает он!
2-й куплет
Зеленеет степь родная, Золотятся волны нив, И, с простора долетая, Вольный слышится призыв.	Он детей своих сзывает На кровавый бранный пир, К туркам в гости снаряжает, Чтоб добыть России мир.	Гей, Ермак, казак могучий! Рать живую собирай, Пусть несется грозной тучей На врага за вольный край!
3-й куплет
Дон детей своих сзывает В Круг Державный Войсковой Атамана выбирает Всенародною душой.	С Богом, дети, ведь широкий Переплыть вам лишь Дунай, А за ним уж недалеко Цареград и наших знай.	За поля, луга родные, За могилы стариков, За напевы неземные Умереть казак готов.
4-й куплет
В боевое грозно время, В память дедов и отцов — Вновь свободно стало племя Возродившихся Донцов.	Сорок лет тому в Париже Нас прославили отцы, Цареград — ещё к нам ближе… В путь же, с Богом, молодцы!	Ты не плачь, не плачь, казачка! Слышишь — в поле кони ржут? Там видна лихая скачка, Казаки в поход идут!
5-й куплет
Славься, Дон, и в наши годы, В память вольной старины, В час невзгоды — честь свободы. Отстоят твои сыны.	Стойте крепко за святую Церковь — общую нам мать — Бог вам даст луну чужую С храмов Божиих сорвать,	Ты же, матушка родная, Сына в бой благослови… Пусть слеза твоя святая Гнев зажжет в его крови.
6-й куплет
	На местах, где чтут пророка, Скласть Христовы алтари, И тогда к звезде востока Придут с запада цари!	Пусть дрожит враг и трепещет Мщенья рыцарей донцов… Пусть волна донская плещет, Славу храбрых удальцов.
7-й куплет
	Над землею всей прольется Мира кроткого заря, И до неба вознесется, Слава Русского Царя!

Литература

• Дон литературный. Писатели России. Шолоховский край XIX—XX вв. / Автор проекта, главный редактор и составитель Георгий Губанов. — Ростов-на-Дону: ЗАО «Книга», 2006. — 512 с.

Ссылки

• [www.a-pesni.org/kazaki/don/vskolyhn.htm Информация]
• [www.pobeda.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3625 Песня в mp3]

Отрывок, характеризующий Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон

– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.