Кальбаум, Карл Людвиг

Карл Людвиг Кальбаум
нем. Karl Ludwig Kahlbaum
Дата рождения:	28 декабря 1828(1828-12-28)
Место рождения:	Дризен
Дата смерти:	15 апреля 1899(1899-04-15) (70 лет)
Место смерти:	Гёрлиц
Научная сфера:	психиатрия
Учёная степень:	Доктор медицины
Учёное звание:	Приват-доцент
Альма-матер:	Берлинский университет имени Гумбольдта, Лейпцигский университет, Вюрцбургский университет, Кёнигсбергский университет.
Известен как:	основоположник нозологического направления в психиатрии.

Карл Лю́двиг Кальба́ум (нем. Karl Ludwig Kahlbaum; 28 декабря 1828, Дризен — 15 апреля 1899, Гёрлиц) — немецкий психиатр, автор учения о кататонии, совместно с Э. Геккером впервые описал гебефрению. Кальбаум является основоположником нозологического направления в психиатрии.

Биография

Карл Людвиг Кальбаум родился 28 декабря 1828 года в городе Дризен.

Изучал математику, естественные науки и медицину в университетах Берлина, Лейпцига, Вюрцбурга и Кёнигсберга. В 1855 году в Берлинском университете защитил диссертацию на степень доктора медицины. В 1856 году К. Л. Кальбаум начал практику врача в доме для умалишённых города Велау. С 1863 по 1866 г.г. занимал должность приват-доцента и читал лекции в Кёнигсбергском университете.

В 1863 году К. Л. Кальбаум издаёт свою первую книгу «Группировка психических болезней и систематика психических расстройств», где впервые разделил психозы на органические и неорганические. В этой книге Кальбаум подвергал принципиальной критике все предшествовавшие попытки классификации психических болезней, построенные на чисто симптоматологических принципах, на выделении симптомокомплексов. В тот период оригинальный труд автора не привлек пристального внимания, хотя появление его означало развитие нового, клинико–нозологического направления в психиатрии.

В 1866 году К. Л. Кальбаум переехал в Гёрлиц, где работал в частной клинике для душевнобольных, основанной Г. Реймером. В 1867 году Кальбаум возглавил данное учреждение, которым руководил до конца жизни.

Скончался 15 апреля 1899 года.

Научная деятельность

По собственному выражению Кальбаума, он стремился к созданию «эмпирически естественнонаучной основы психиатрии как клинической дисциплины». Симптоматологическому направлению в психиатрии К. Л. Кальбаум противопоставил четко сформулированные принципы клинического направления, то есть будущей нозологической психиатрии. Его первый труд «Группировка психических болезней и систематика психических расстройств» был фактически следствием неудовлетворительных собственных находок.

В 1868 году Э. Геккер, сотрудник больницы, возглавляемой Кальбаумом, написал об особом психозе в юношеском возрасте. Кальбаум с Геккером назвали этот психоз гебефренией.

Важное значение имела работа К. Л. Кальбаума «О кататонии». Впервые об этой болезни он заявил на съезде в Инсбруке. Таким образом, кататония и гебефрения приобрели самостоятельную форму болезней, а сама кататоническая форма шизофрении называется теперь болезнью Кальбаума. Кататония Кальбаума является чередованием различных симптомокомплексов, из которых складывается единый болезненный процесс. Проявления заболевания, которые Кальбаум назвал кататоническими симптомами, психиатры наблюдали нередко и строили гипотезы о чувствах, галлюцинациях, мыслях, формирующих их, но объективно описать до него не смогли. Идеи Кальбаума о кататонии, обработанные и дополненные Э. Крепелином и Э. Блейлером, легли в основу современной концепции шизофрении.

Много внимания К. Л. Кальбаум уделял изучению клинических проявлений галлюцинаций. В 1866 году им была классификация, в которой Кальбаум разделил галлюцинации на функциональные — обман восприятия, который возникает на фоне одного раздражителя через один канал чувств и рефлекторные — когда раздражитель в одной модальности вызывает мнимое восприятие в другой.

Классификация Кальбаума

В 1878 году К. Л. Кальбаум опубликовал работу «Клинико-диагностическне точки зрения в психопатологии», в которой он подробно формулирует свои основные нозологические воззрения. В данной работе Кальбаум, в частности, писал о том, что назвать симптомокомплекс — не значит назвать болезнь. Эту задачу выполняет только диагноз клинический. Также Кальбаум указывал на то, что психопатологическая сущность болезни, с одной стороны, и клиническое течение её — с другой, находятся между собой в постоянном и закономерном соотношении.

Основные труды

• Kahlbaum K. L. De avium tractus alimentarii anatomia et histologia nonnulla. — Berlin, 1854.
• Kahlbaum K. L. Die Gruppierung der psychischen Krankheiten und die Einteilung der Seelenstörungen. — Danzig, 1863.
• Kahlbaum K. L. Die Katatonie oder das Spannungsirresein. Eine klinische Form psychischer Krankheit. — Berlin, 1874.
• Kahlbaum K. L. Die klinisch-diagnostischen Gesichtspunkte der Pathologie. — Leipzig, 1878.

Ссылки

• Кальбаум // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.scientificamerican.com/article/throughout-history-defining-schizophrenia-has-remained-challenge/ Throughout History, Defining Schizophrenia Has Remained a Challenge (Timeline)]
• [vitaportal.ru/zdorove-ot-do-ya/meditsinskij-slovar/kalbaum-kahlbaum-karl-lyudvig-1828-99.html Кальбаум, Карл Людвиг]
• [dao-med.com/wiki/%D0%9A%D0%90%D0%9B%D0%AC%D0%91%D0%90%D0%A3%D0%9C К. Л. Кальбаум]
• [theoryandpractice.ru/posts/8921-gallyutsinatsii Лекция за 5 минут: в чем разница между иллюзией и галлюцинацией]

Отрывок, характеризующий Кальбаум, Карл Людвиг

Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»