Климов, Лев Владимирович

Лев Владимирович Климов
Дата рождения:	15 апреля 1921(1921-04-15)
Место рождения:	Петергоф
Дата смерти:	26 февраля 1999(1999-02-26) (77 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Россия
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	Геология
Место работы:	НИИГА Институт докембрия АН СССР
Альма-матер:	Ленинградский Горный институт
Известен как:	исследователь геологии докембрия, участник антарктических экспедиций
Награды и премии:

Лев Владимирович Климов (15 апреля 1921 года, Петергоф, РСФСР — 26 февраля 1999 года, Санкт-Петербург) — советский учёный-геолог, специалист по эпохе докембрия, участник шести комплексных советских антарктических экспедиций. Входил в первую четверку исследователей геологии Антарктиды. Также участвовал в качестве приглашенного специалиста в антарктических экспедициях США. Имя ученого находится в одном ряду с именами исследователей, внесших значительный вклад в изучение Арктики и Антарктики.

Именем Л.В. Климова назван утёс на Земле Мэри Бэрд в Антарктиде.

Биография

Родился в Петергофе. Отец, Владимир Викторович — офицер Красной армии; мать, Анастасия Ивановна — сотрудник Петергофского отдела народного образования. В 1928 — 1938 годах учился в петергофской школе № 1. После окончания школы поступил в Горный институт, но вскоре оставил обучение из-за материальных трудностей. Некоторое время служил бухгалтером в Петергофском тресте столовых.

В июне 1941 года мобилизован в Красную армию. Направлен радиотелеграфистом в I отдельный дивизион специальной службы войск НКВД (ОСНАЗ). Служил до октября 1945 года. Воинская часть дислоцировалась в Шувалово. Награждён медалью «За оборону Ленинграда» и Орденом Отечественной войны II степени (от 06.04.1985).

По окончании войны вновь поступил в Ленинградский Горный институт по специальности «Геологическая съемка и поиски месторождений». Окончил с отличием в 1950 году. Работал в Карело-Финском отделении АН СССР. В 1948—1950 работал на Анабаре (Якутия). В 1950 году Климову было присвоено звание инженера-геолога III ранга. Был командирован на работу в Особую восточную экспедицию, которая осуществляла деятельность на территории КНДР в годы Корейской войны. С 1951 года числился начальником партии Экспедиции № 4. В 1953 году находился в кратковременной командировке в Монголии. По завершении службы вернулся в Москву. Был отмечен корейским правительством и награждён Орденом Государственного знамени КНДР II степени.

С 1953 года — в аспирантуре Лаборатории Докембрия АН СССР (впоследствии — Институт геологии и геохронологии докембрия РАН). Работал в Якутии, на Алданском щите. Подготовил кандидатскую диссертацию, но не довел её до защиты. В 1957 году вышла первая статья Л.В. Климова «О положении железных руд в стратиграфической схеме Алданского архея».

В 1956 году Климов переходит на работу в НИИ Геологии Арктики (ныне — ВНИИОкеангеология). Он начинает активно работать в комплексных Советских Антарктических Экспедициях (КАЭ). Участвовал во 2-й КАЭ. Появление Климова в НИИГА геологи Е.Н. Каменев и С.Ф. Духанин объясняют тем, что «тогда в НИИГА не хватало геологов-докембристов». Стал одним из первых отечественных антарктических геологов. Имя Л.В. Климова вместе с именами М.Г. Равича, П.С. Воронова и Д.С. Соловьева особо выделяют среди отечественных ученых, проводивших геолого-геофизические работы и исследования в Арктике. О 2-й КАЭ был снят документальный фильм «В Антарктике» (1957, реж. В. Ешурин, Н. Шмаков).

Л.В. Климов трудился в НИИГА в течение 11 лет. Принял участие в шести экспедициях (со второй по седьмую). В 7-й КАЭ возглавлял геологический отряд, который высадился 7 января 1962 года на берегу залива Алашеева. Им проведена детальная геологическая съемка района Мирного, рекогносцировочное исследование ряда прибрежных районов Антарктиды, мелкомасштабная съемка Земли Эндерби. Именем ученого американцами был впоследствии назван один из географических объектов Антарктиды — утёс Климова.

В 1965—1967 годах работал в Антарктической экспедиции США. За свою деятельность в ней был награждён медалью за службу в Антарктике. В 1967 году даже был приглашен для чтения лекций по геологии в Соединенные Штаты, но не смог поехать «по не зависящим от него причинам». В этом же году оставляет службу в НИИГА и переходит в Институт докембрия АН СССР, который был только что образован. Первым директором института был давний товарищ Климова — К.О. Кратц.

По воспоминаниям ряда коллег Л.В. Климов имел конфликт с М.Г. Равичем. При этом, по словам В.А. Виноградова и П.С. Воронова, Климов как учёный превосходил Равича. Важным обстоятельством, стала зимовка Л.В. Климова в 1966 году на американской станции и его личное общение с Вернером фон Брауном. О.Г. Шулятин называет это причиной, по которой Климов покинул НИИГА и не поехал читать лекции в США.

Кроме прикладной ресурсной тематики, Лев Владимирович Климов занимался изучением древних кристаллических пород, претерпевших гранулитовую фацию метаморфизма. Собрал при жизни большую коллекцию минералов. В 1972 году вышла крупная научная работа «Гранулитовая фация метаморфизма», в написании которой Климов принимал активное участие. Также в конце 1970-х годов написал или был соавтором ряда статей по данной теме.

Л.В. Климов скончался 26 февраля 1999 года в Санкт-Петербурге (Красносельский район, округ Сосновая Поляна).

Научная деятельность

Научная концепция

Л.В. Климов был автором и соавтором немалого числа статей и монографий. Вместе с М.Г. Равичем, П.С. Вороновым, Д.С. Соловьевым и другими он был «первопроходцем» в области геологического изучения Антарктики. Климов, Равич и Соловьев утверждали, что изначально в земной коре господствовали условия регионального метаморфизма гранулитовой фации, которые к концу архея уступили место наложенным преобразованиям высокотемпературной амфиболитовой фации с сопутствующими процессами полиметаморфизма, реоморфизма, гранитизации, мигматизации и магматической деятельности. В соответствии с этой концепцией и вытекающим из неё представлением об архейском «панантарктическом» кратоне, полученные к тому времени изотопные датировки в интервале 500 — 400 млн лет интерпретировались исключительно как результат термального «омоложения» древних комплексов.

Л.В. Климов стал соавторов одной из пяти крупных монографий по антарктической геологии 1960-х годов «Докембрий Восточной Антарктиды» (с М.Г. Равичем и Д.С. Соловьевым; 1965).

Основные труды

• Климов Л.В. О положении железных руд в стратиграфической схеме алданского докембрия // Труды межвед.сов-ия по разработке унифицир. стратиграф. схем Сибири, 1956. М.-Л., 1958. С. 99-102
• Климов Л.В., Рабкин М.И. Анортозиты Анабарского щита // Труды НИИГА. Л., 1959. Т. 96. Вып. 8. С. 116-129: карты.
• Климов Л.В., Воронов П.С. Геологическое строение района Мирного // Советская антарктическая экспедиция 9. Л., 1960. С. 185-196: ил.
• Климов Л.В. Новые сведения о геологии Восточной Антарктиды // Мат-лы по Арктике и Антарктике (Краткое содержание докл. Полярн. комиссии). 1961.
• Равич М.Г., Воронов П.С., Климов Л.В., Соловьев Д.С. Геологические исследования в районе Берега Принцессы Астрид // Труды советской Антарктической экспедиции. Л., 1962. Т. 20. С. 179-195.
• Климов Л.В. О геологической структуре Антарктиды // Информационный бюллетень САЭ. 1964. № 47.
• Равич М.Г., Климов Л.В., Соловьев Д.С. Докембрий Восточной Антарктиды. М.: Недра, 1965. 469 с.
• Каменев Е.Н., Климов Л.В., Шулятин О.Г. Геологическое строение Земли Эндерби и Берега Принца Улафа // Антарктика, доклады комиссии. М.: Наука, 1968. C. 34–41.
• Климов Л.В. Чарнокиты // Гранулитовая фация метаморфизма. Л., 1972. С. 47-66: карты.
• Климов Л.В. Гранулитовый метаморфизм высоких давлений в раннедокембрийских глубинных комплексах сутамского типа // Цикличность и направленность процессов регион. метаморфизма. Л., 1978. С. 33-56: ил.
• Крылова М.Д., Климов Л.В. Фрагменты ранних структур в беломорском комплексе: первичная природа, метаморфизм, геохимия // Процессы глубинного петрогенезиса и минерагении в докембрии СССР. Л., 1979. С. 231-252: ил.

Семья

10 мая 1958 года Л.В. Климов женился на Александре Максимовне Филипповой. Жена ученого была спортсменкой-пловчихой, серебряным призером чемпионата СССР, а затем — тренером по плаванию. Единственный ребенок в семье — дочь Татьяна Климова, выпускница факультета журналистики ЛГУ, в 1990-х — 2000-х годах занималась политической деятельностью (депутат Ленсовета и Петербургского законодательного собрания, депутат МО «Урицк», член партии «Яблоко»), впоследствии — журналист газеты «Деловой Петербург».

Отрывок, характеризующий Климов, Лев Владимирович

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить: