Клонмакнойс
Поделись знанием:
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Монастырь Клонмакнойс (ирл. Cluain Mhic Nóis — «Луга сыновей Носа», англ. Clonmacnoise) расположен в графстве Оффали, Ирландия, на реке Шэннон, к югу от Атлона. Является кандидатом на включение в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО в Ирландии в составе двух заявок[1][2].
Содержание
Основание
Клонмакнойс был основан в 545 году святым Киараном в месте пересечения основного пути, соединяющего восток и запад Ирландии, проходящего через болота центральной Ирландии вдоль Эйскир Риада (озы или морены, оставленных ледниками последнего ледникового периода), и реки Шэннон.
По прибытии Киаран встретил Диармайта мак Кербайлла, помогшего ему построить из дерева первую церковь из множества впоследствии здесь построенных. Диармайт был первым, кто стал христианским верховным королём Ирландии (все Верховные Короли до него считались языческими).
Киаран умер примерно через год от желтухи в возрасте тридцати с небольшим лет.
Строения и кресты
- Храм Фингин. Романская церковь XII века с круглой башней. После того, как в 1864 году некий человек из Бирра во время «увеселительной прогулки» к Семи Церквям (как тогда называли Клонмакнойс) учинил над ней вандализм, государство после активного вмешательства Королевского Общества Хранителей Древности Ирландии впервые предъявило обвинение вандалу. Остатки средств, выделенных на ведение дела, были потом использованы Обществом на ремонт капители церковной башни.
- Храм Коннор. Церковь, использующаяся Церковью Ирландии с XVIII века.
- Круглая Башня. Согласно «Хронике скоттов», окончена в 1124 году Турлофом О’Коннором, королём Коннахта, и Гиллой Христосом Уа Маойлеойном, аббатом Клонмакнойса. Через 11 лет в неё ударила молния, сбившая её купол. Верхняя часть церкви пристроена позже, поэтому имеются некоторые догадки о том, что каменная кладка, обвалившаяся во время грозы 1135 года могла быть затем использована при построении Храма Фингин.
- Северный Крест. Старейший из четырёх крестов Клонмакнойса. Создан около 800 года. Сохранилась только вертикальная часть из песчаника, а также основание креста, представляющее собой бывший жёрнов.
- Храм Келли.
- Храм Киаран. Самая маленькая церковь в Клонмакнойсе (2,8 X 3,8 м). Как полагают, место погребения основателя, св. Киарана.
- Крест Святых Писаний. 4-метровый крест из песчаника, один из наиболее искусно сделанных среди всех сохранившихся крестов Ирландии. Интересен сохранившимися на нём письменами с просьбой молиться о Фланна короля Ирландии, и Кольмана, мастера, изготовившего крест, которые также строили Собор. Крест вырезан из единого куска песчаника около 900 года. Поверхность креста разделена на панели, показывающие сцены Распятия, Суда Пилата и Христа в погребальнице.
- Собор (или ирл. daimliag, букв «каменная церковь», в отличие от предыдущих, деревянных зданий). Построен в 909 году («Хроника скоттов») Фланном Синной, королём Тары, и аббатом Колманом; западный проход — позднейшая вставка (ок. 1180 года); северный проход, иногда называемый проходом Декана Одо с надписями середины XV века, построен в готическом стиле. Это крупнейшая из церквей Клонмакнойса. Здесь (возле алтаря) в 1198 году похоронили последнего верховного короля Ирландии Рори О’Коннора.
- Храм Мелаглин. Построен около 1200 года.
- Музейные здания.
- Южный Крест.
- Храм Даулинг. Построен в XI веке. Назван в честь Эдмунда Даулинга, отреставрировавшего его в 1689 году.
- Храм Хурпан. Построен в XVII веке.
- Вход
Камень Фэйри, или Всадника
В Клонмакнойсе близ Часовни Клонфинлоха имеется несколько известняковых валунов, один из которых называется Камнем Фэйри, или Всадника. Камень имеет многочисленные углубления в виде чаши, крестов, и пары человеческих ног, петросоматоглифа, возможно, связанного с коронацией кельтских вождей. Широко известный пример этой кельтской традиции дает шотландский Дунадд.
Напишите отзыв о статье "Клонмакнойс"
Примечания
- ↑ [whc.unesco.org/en/tentativelists/5526/ The Monastic City of Clonmacnoise and its Cultural Landscape] (англ.). ЮНЕСКО. Проверено 11 марта 2011. [www.webcitation.org/65YolRoak Архивировано из первоисточника 19 февраля 2012].
- ↑ [whc.unesco.org/en/tentativelists/5527/ Early Medieval Monastic Sites] (англ.). ЮНЕСКО. Проверено 11 марта 2011. [www.webcitation.org/5zCTbWp0x Архивировано из первоисточника 5 июня 2011].
Литература
- King, Heather A. Clonmacnoise Studies Vol.1. — Duchas & Wordwell, 1998. — ISBN ISBN 0-7076-5098-4.
- King, Heather A. Clonmacnoise Studies Vol.2. — Dept of the Environment, Heritage & Local Government & Wordwell, 2003. — ISBN ISBN 0-7557-1793-7.
- Graves, James (1864-66). «Proceedings». Journal of the Royal Society of Antiquaries of Ireland 8: 109-113, 174-9.
- Clonmacnoise Visitors' Guide, published by Duchas, The Heritage Service.
Ссылки
- [allcastle.info/europe/ireland/007 Монастырь Клонмакнойс] на allcastle.info
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Клонмакнойс
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
