Королевство Корсика (1736)
| Королевство Корсика | |||||||||
| Regno di Corsica | |||||||||
| Непризнанное государство | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
| Девиз Prudentia et industria vincitur tyrannis; Pro bono publico regno corsice | |||||||||
| Гимн Dio vi Salve Regina | |||||||||
| |||||||||
| Столица | Червионе, Корте | ||||||||
| Язык(и) | Итальянский, Корсиканский, Французский. | ||||||||
| Денежная единица | Сольдо | ||||||||
| Площадь | 8,680 км² | ||||||||
| Форма правления | Монархия | ||||||||
| Король | |||||||||
| - | Теодор I | ||||||||
Королевство Корсика — недолго существовавшее королевство на острове Корсика. Она была сформирована после того, как островитяне короновали немецкого авантюриста Теодора Штефана барона фон Нойхофа королём Корсики.
История
В Генуе Нойхоф познакомился с некоторыми повстанцами Корсики и ссыльными и убедил их, что он может освободить свою страну от генуэзской тирании, если они сделают его королём острова. С помощью бея Туниса он прибыл на Корсику в марте 1736 года с военной помощью. Островитяне, чья кампания не была успешной, избрали и короновали его. Он принял титул короля Теодора I, издал указы, включая порядок рыцарства, и пошёл войной на генуэзцев, сначала с некоторым успехом[1]. Но противостояние между повстанцами вскоре привела к их поражению. Генуэзцы поставили цену на его голову и опубликовали отчёт о его красочном прошлом, и он оставил Корсику в ноябре 1736 года, якобы искать внешнюю помощь. После, прощупав возможность защиты от Испании и Неаполя, он отправился в Голландию, где был арестован за долги в Амстердаме[2].
Теодор несколько раз пытался вернуться на Корсику, но объединённые генуэзские и французские войска продолжали оккупировать остров. В 1749 году он прибыл в Англию, чтобы искать поддержку, но в конце концов опять впал в долги и был заключён в тюрьму для должников в Лондоне. В 1755 он вышел на свободу, объявив себя банкротом. Умер в Лондоне в 1756 году.
См. также
Напишите отзыв о статье "Королевство Корсика (1736)"
Примечания
Отрывок, характеризующий Королевство Корсика (1736)
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
