Корсиканская республика

Корсиканская республика
Repubblica Corsa
← ноябрь 1755 — 9 мая 1769 →
Флаг Герб
Гимн Dio vi Salve Regina
Корсика на карте 1757 г.
Столица	Корте
Язык(и)	итальянский язык
Религия	католичество
Площадь	8680 км²
Форма правления	республика

К:Появились в 1755 годуК:Исчезли в 1769 году

Корсика́нская респу́блика (итал. Repubblika Corsa) — государство, созданное в ноябре 1755 года Паскалем Паоли, объявившим Корсику суверенным государством, независимым от Генуэзской республики. Паоли создал Конституцию Корсиканской республики, которая была первой конституцией, написанной согласно принципам эпохи Просвещения, включая первое в истории предоставление избирательного права для женщин (конституция отменена Францией после захвата острова в 1769 году). Республика создала правительство, утвердила государственный флаг, систему правосудия и основала собственную армию.

Создание

Власть Генуэзской республики на Корсике считалась местными жителями коррумпированной и в начале эпохи Просвещения были слышны голоса, призывающие к независимости от Генуи. Правительство засело в крепости, не имея почти никакого реального контроля над страной, и корсиканцы начали искать лидера для своей борьбы. С 1729 года восставших корсиканцев возглавил врач Джачинто Паоли. В поисках внешней поддержки, корсиканцы обратились к немецкому авантюристу Теодору фон Нойхофу, который обещал им найти таковую и в 1736 году был провозглашён королём Корсики; однако удержаться «король Теодор I» не сумел, а в 1739 году движение было окончательно подавлено и Джачинто Паоли эмигрировал в Неаполь со своим 14-летним сыном Паскалем.

20 апреля 1755 года Паскаль Паоли, вернувшийся на Корсику поначалу как представитель отца, был провозглашён лидером (генерал-капитаном) Корсики. После ряда успешных действий Паоли изгнал генуэзцев с острова, за исключением нескольких прибрежных городов. После этого он реорганизовал правительство и провёл реформы. Паоли основал университет в Корте и создал в 1757 году недолго существовавший «Орден Святой Девоты» (в честь покровительницы острова Святой Девоты).

В 1761 году Республика чеканила свои собственные монеты в Мурато, на которых была изображена «Голова мавра», традиционный символ Корсики.

Идеи Паоли о независимости, демократии и свободе получили поддержку от таких философов, как Руссо, Вольтер, Рейналь, Мабли. Публикация в 1766 году «Отчёта о Корсике» Джеймса Босвелля сделала Паоли известным в Европе. Бей Туниса официально признал Корсиканскую республику.

Конституция

Корсиканская Конституция, написанная Паоли на основе наиболее передовых идей того времени, была принята Диетой (парламентом) 18 ноября 1755 года и действовала до французской аннексии острова 1769 года. Она была написана не на местном диалекте «корсо», а на литературном итальянском языке, на котором корсиканская интеллигенция писала до конца XIX века. Конституция была написана самим Паоли, вдохновлённым трудами Жан-Жака Руссо. Это была первая европейская конституция современного типа, хотя принцип разделения властей не был проведён в ней так строго, как в последующих конституциях, основывающихся на теории Монтескье.

Национальный парламент, или Генеральная Дета, состоял из делегатов, избираемых от каждого района сроком на три года. Избирательное право было распространено на всех мужчин, достигших 25-летнего возраста. Традиционно женщины всегда голосовали на деревенских выборах подеста (деревенских старост) и других местных чиновников, и сообщалось, что они также голосовали на национальных выборах в органы власти республики. Согласно конституции, Генеральная Диета созывалась раз в год главой исполнительной власти – Генералом; ей были подсудны все должностные лица.

Наряду с этим по Конституции создавался Государственный совет, который состоял из председателя – Генерала, являющегося также главой исполнительной власти, 36 «президентов» — советников первого класса и 108 советников второго класса. Они избирались пожизненно, пропорционально от разных провинций острова. Совет делился на три палаты (юстиции, военную и финансов), игравших роль министерств, или точнее министерских коллегий, по 12 президентов и 36 советников. В целях экономии средств, общее заседание Совета происходило только раз в год. Остальное время года Совет представлял нечто вроде исполнительного комитета с Генералом, тремя ежемесячно сменяемыми президентами (от трёх соответствующих палат) и их сменяемыми каждые 10 дней помощниками, а также государственными секретарями. Государственный совет был также высшей судебной инстанцией.

Конституция включала в себя также раздел с основами уголовного законодательства, причём она устанавливала смертную казнь через расстрел с конфискацией имущества и даже разрушение дома для лиц, виновных в умышленном убийстве или покушении на таковое (что было мерой борьбы с обычаем кровной мести и вообще разгулом насильственных преступлений).

Французское вторжение

В 1763 году Корсиканская республика захватила остров Капрая у генуэзцев, которые впоследствии отчаявшись вернуть Корсику, продали свои суверенные права на неё Королевству Франция. В соответствии с Версальским договором 1768 года на Корсике высадились французские войска под командованием графа де Марбо. В октябре 1768 года Паоли осадил отряд в 700 французов под командованием де Лудра в Борго. На помощь осаждённым из Бастии выступил 3-тысячный отряд Де Марбо и Шавелина. Паоли вдохновлял своих солдат словами: «Патриоты! Вспомните Корсиканскую вечерню, когда на этом самом месте вы уничтожили французов. Честь отечества и общественная свобода сегодня нуждаются во всей вашей доблести. Европа смотрит на вас!». После 10-часового боя, в котором наступающих французов успешно сдерживал Клеман Паоли (брат Паскаля), Де Марбо и Шавелин были вынуждены отступить, а де Лудр капитулировал 9 октября. Французы потеряли 600 убитыми, 1000 ранеными, 600 пленными; были взяты 10 артиллерийских орудий и 1700 ружей. Эта победа произвела сильнейшее впечатление в Европе; Людовик XV настолько упал духом, что в первый момент был готов уже отказаться от дальнейших попыток завоевать Корсику, и только уговоры герцога Шуазеля заставили его продолжить войну.

На Корсику были направлены подкрепления, войска возглавил граф де Во. Также было предпринято несколько попыток организовать покушения на Паоли и подкупить его помощников. Весной французские силы, достигшие 22 тысяч человек, под командованием графа Во высадились в Бастии и двинулись оттуда на столицу республики Корте. Паоли попытался преградить им дорогу у моста Понто Ново. 9 мая 1769 года французы нанесли корсиканским войскам, которыми командовали лично Паоли, решающее поражение в битве при Понте-Ново. Исход битвы решило то обстоятельство, что прусские наемники Паоли (ранее служившие генуэзцам) открыли огонь по корсиканцам, направившимся к мосту с противоположной стороны, якобы приняв их за беглецов; предполагают, что это было плодом измены. Поражение имело катастрофические последствия для корсиканцев. После нескольких арьергардных боёв, Паоли с 300 человек, 13 июня покинул Корсику и отплыл в Ливорно, а оттуда в Великобританию. Его кафтан в нескольких местах был прострелен пулями.

Последствия

Захват острова французами был плохо воспринят в Великобритании, которая была главным союзником и спонсором Корсики. То, что Корсика была «потеряна», было воспринято как провал министерства Графтона, поскольку она расценивалась как жизненно важная территория для поддержания интересов Великобритании в западной части Средиземноморья. Корсиканский кризис серьёзно ослабил министерство Графтона, способствуя его окончательному падению.

Множество сосланных корсиканцев сражалось на стороне британцев во время Войны за независимость США и во время Большой осады Гибралтара в 1782 году.

Стремление корсиканцев к независимости, наряду со многими демократическими принципами Корсиканской республики, привело к восстановлению Паоли независимости страны в качестве Англо-Корсиканского королевства в 1794—1796 годах. В этот раз военно-морские силы британцев и их наземные войска были развёрнуты на острове для защиты, однако их усилия потерпели неудачу и французское правление было восстановлено.

По сей день некоторые корсиканские сепаратисты, такие как Армэта Корса (теперь расформированная), выступают за восстановление республики острова.

См. также

• Королевство Корсика (1736)

Отрывок, характеризующий Корсиканская республика

Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!