Кривцова, Лариса Валентиновна

Лариса Валентиновна Кривцова
Род деятельности:	режиссёр, телеведущий, телепродюсер, издатель, главный редактор, журналист
Дата рождения:	1 января 1949(1949-01-01) (75 лет)
Место рождения:	Литовская ССР, СССР
Награды и премии:	орден «Во славу России» «Серебряный лучник» (2004)

Лари́са Валентиновна Кривцо́ва (1 января 1949) — советский и российский журналист, продюсер, режиссёр, медиаменеджер, в прошлом телеведущая (1991—2004).

Биография

Родилась 1 января 1949 года в Литве в семье военнослужащего.

Образование

В 1974 году окончила Ярославский государственный педагогический институт по специальности «русский язык и литература». В 1974 году поступила в Ярославское театральное училище на актёрский факультет (выпуск 1974 года, историко-филологический факультет).

В интервью газете «Комсомольская правда» вспоминала:

Мне посчастливилось учиться у лучших профессоров, которые лично знали Маяковского, Есенина… Большое спасибо учителю советской литературы Маргарите Ваняшовой. Помню, как по вечерам мы все вместе шли из института, читали вслух стихи, которые она задавала выучить. Лекции казались настоящими театральными представлениями. А институтский театр? Спектакли шли один — два раза в год, поэтому каждый был большим событием. Мы ставили «А зори здесь тихие» Бориса Васильева, в котором я играла Женечку Камелькову. В «Божественной комедии» Данте — первую женщину Адама.

В 1986 году окончила факультет журналистики Московской высшей партийной школы.

Карьера

В журналистике с 1980 года (режиссёр Ярославской студии телевидения).

В 1987 году — корреспондент программы «Подмосковье» Московской редакции ЦТ. В 1991—1997 годах ведущая программ «Добрый вечер, Москва!» и «Жизнь столицы» на МТК. В 1996—1997 годах автор программы «Московское время — 850» (МТК, «ТВ Центр»).

С декабря 1997 по 2003 год — постоянная ведущая программы «Доброе утро» по четвергам на телеканале ОРТ.

С июня 1998 по июнь 1999 года автор и ведущая телевикторины «Ай, да Пушкин!» (ОРТ). С февраля 2000 года — руководитель телевикторины «Россия: колокола судьбы» (ОРТ).

С 2001 по 2004 год являлась одновременно директором утренних программ «Первого канала» и продюсером проекта «Большая стирка».

С августа 2003 по июнь 2004 года являлась одной из ведущих телепрограммы «Город женщин» на «Первом канале». Автор проекта «Встань и иди» на том же телеканале.

С 2004 по 2007 год — генеральный директор ИД «Город женщин», издатель проекта «Город женщин», который позиционировала как «женский журнал с мужским характером».

Стояла у истоков многих популярных ТВ-проектов. Сама об этом говорит:

Производных от моих ток-шоу много. «Малахов+» и «Модный приговор» изначально присутствовали в формате «Города женщин» и «Большого обеда». Из рубрики «ОТК», которая была придумана нами... на «Добром утре», родилась программа «Контрольная закупка». Значит, мы правильно все придумали.

Сценарист фильма «Обитель» (2010).

Семья

Замужем. Сын Евгений вёл программу «Большие буквы» на канале «Теленяня» и программу «Личное время» на канале «Культура».

Интересные факты

• Сняла несколько документальных фильмов о молодых творческих личностях, о провинциальном театре, о проституции и пр.
• Автор цикла журналистских работ «Из жизни современных Маугли», посвящённых проблемам детских домов.
• Первой сообщила о теракте в подземном переходе на Пушкинской площади 8 августа 2000 года, позвонив прямо в эфир во время выпуска новостей, который вела Жанна Агалакова.
• Своё кредо изложила лаконично:

Я вспоминаю, что в одном из произведений Курта Воннегута описана могильная плита, на которой всего два слова: «Он старался». Подобная эпитафия, мне кажется, вполне соответствовала бы моему самоощущению в этой жизни, хотя мне, конечно, хотелось бы, чтобы этот девиз как можно дольше звучал не в прошедшем, а в настоящем времени: «Она старается».

См. также

Евгений Кривцов

Ссылки

• [www.old.echo.msk.ru/guests/3042/ Интервью «Эху Москвы»]
• [www.business-lady.ru/lady_0402/oput.htm Интервью сайту Business Lady]
• [www.edutv.ru/company/news/159 В Профессиональном клубе секретами мастерства со студентами делилась Лариса Кривцова]

Отрывок, характеризующий Кривцова, Лариса Валентиновна

Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.