Крэйдер, Лоренс

Лоуренс Крэйдер (англ. Lawrence Krader; 9 декабря 1919, Нью-Йорк — 1998) — известный американский социалистический антрополог и этнограф.

Биография

На философском факультете городского колледжа Нью-Йорка (CCNY) с 1936 года он изучал Аристотеля у Авраама Эделя, Лейбница у Филиппа П. Винера и математическую логику и лингвистику у Альфреда Тарского. В 1937-38 он также изучал логику у Рудольфа Карнапа и этнологии у Франца Боаса. В 1941 году Крэйдер окончил CCNY со степенью бакалавра гуманитарных наук и получил премию Кетчем в области философии.

Когда США вступили во Вторую мировую войну, он служил в торговом флоте в рамках ленд-лиза, а также через Архангельск оказался в Ленинграде, где выучил русский язык. После войны, Крэйдер вернулся в США и изучал лингвистику (1945-47) в Колумбийском университете с Романом Осиповичем Якобсоном и Андре Мартине. За это время он разработал интерпретацию человеческой эволюции, которая стимулировала его оставить философию, и начать интенсивное изучение кочевых народов Центральной Азии, став членом Дальневосточного института в Университете Вашингтона в Сиэтле. Его новые научные интересы, вероятно, также пересекались с деятельностью Карла Виттфогеля в 1947 году, которому он помогал с научными исследованиями и русским языком, и его связям с Карлом Коршем . Крэйдер был помощником Виттфогель в период с 1948 по 1951 год. В 1952 году Крэйдер изучал лингвистику в Русском исследовательском центре в Гарварде, где женился на докторе Барбара Латтимер в 1953 году. В 1954 году он окончил Гарвард как Phd с работой «Системы родства алтайских-язычных народов азиатских степей» (научный руководитель Clyde Kluckhohn).

С 1953 по 1956 год он был научным сотрудником в Бюро социальных исследований при Американском университете в Вашингтоне, округ Колумбия, в области исследования Центральной Азии. В 1956-58 он стал профессором в области антропологии и директором программы «Кочевники» в Университете Сиракуз, а также руководителем программы «Население Китая» в Бюро переписи населения Соединенных Штатов. С 1957—1959 Крэйдер — президент антропологического общества Вашингтона. С 1958 по 1963 год он преподавал в качестве ординарного профессора в Американском университете в Вашингтоне, округ Колумбия, а также являлся представителем в Совете по этнологии и антропологии, а также Совета по социальным и гуманитарным наукам ЮНЕСКО, руководителем антропологического сектора отдела социологии и антропологии CCNY, заведующим кафедрой социологии и антропологии в Университете Ватерлоо (Канада). В 1962 Крэйдер впервые побывал во Внешней Монголии. С 1963 по 1968 он получил финансирование для своего исследовательского проекта по эволюции состояния и кочевого образа жизни от Национального научного фонда.

С 1964 по 1978 год Крэйдер стал Генеральным секретарем IUAES. Для изучения происхождения истоков своей теории номадизма в 19 веке он получал поддержку со стороны Международного института социальной истории (Амстердам) в течение 1963—1975. В 1970—1972 Крэйдер был профессором Университета Ватерлоо, но в 1972 году перешел в Институт этнологии Свободного университета Берлина, где он стал директором до 1982 года. С 1989 до своей смерти, Крэйдер подготовил 156 рукописей, в том числе работы по труду и значение, noetics, теории русской революции, математической логике, критики эволюционизма, лингвистики и другим темам. Предполагается, что некоторые из этих материалов будут опубликованы через научно-исследовательский проект в Университете Макмастера, благодаря пожертвованиям .

Цитата

«Я ни гегельянец, ни марксист. Я их последователь, как Маркс был последователем Гегеля. Но Маркс был учеником Гегеля, которым я не являюсь, ни учеником Маркса. Я социалист, был им почти 60 лет, но не марксистский социалист». [Schorkowitz (1995), p. 6.]

Основные книги

• Peoples of Central Asia. — Bloomington : Univ. u.a., 1963 (Uralic and Altaic Series, vol. 20)
• Social organization of the Mongol-Turkic pastoral nomads. — The Hague : Mouton, 1963
• (Hrsg.) Anthropology and Early Law. Selected from the writings of Paul Vinogradoff, Frederic William Maitland, Frederick Pollock, Maxime Kovalevsky, Rudolf Huebner, Frederic Seebohm. Basic Books 1966
• Formation of the state (Foundations of modern anthropology series) Prentice-Hall 1968
• The ethnological notebooks of Karl Marx : (studies of Morgan, Phear, Maine, Lubbock). Assen : Van Gorcum [u.a.], 1972
  • Karl Marx, die ethnologischen Exzerpthefte. hrsg. von . [Übers. von Angelika Schweikhart], Edition Suhrkamp , 800, 1. Aufl. Frankfurt am Main : Suhrkamp 1976
• Ethnologie und Anthropologie bei Marx. — München : Hanser, 1973
• The Asiatic mode of production : sources, development and critique in the writings of Karl Marx. Assen : van Gorcum, 1975
• Dialectic of civil society. Assen: van Gorcum, 1976.
• A Treatise of Social Labour. Assen, Van Gorcum. 1979 (Dialectic and Society, 5)
• (Vorwort) Karl Marx: Die technologisch-naturwissenschaftlichen Exzerpte. Historisch-kritische Ausgabe. Transkribiert u. hg. v. Hans-Peter Müller. Mit e. Vorwort v. Lawrence Krader. 1. Aufl. Frankfurt/M. etc., Ullstein, 1982
• Die Anfänge des Kapitalismus in Mitteleuropa. Frankfurt am Main [u.a.] : Lang, 1993
• Labor and value, ed. by Cyril Levitt and Rod Hay. New York, N.Y. [etc.] : Lang, 2003.

Биографические сведения и библиография научных статей

• Dittmar Schorkowitz (Hrsg.): Ethnohistorische Wege und Lehrjahre eines Philosophen: Festschrift für Lawrence Krader zum 75. Geburtstag (Frankfurt a.M. / Berlin / Bern / New York / Paris / Wien: Peter Lang, 1995)
• Fritz W. Kramer, «Vita activa: Lawrence Krader», in: ‘’Dialektik: Enzyklopadische Zeitschrift fur Philosophie und Wissenschaften’’, 1991/92, ed. H.J. Dandkuhler et al. (Hamburg: Felix Meiner, 1991), p. 149ff.

Ссылки

• [portal.d-nb.de/opac.htm?query=Woe%3D119234793&method=simpleSearch Katalog der Deutschen Nationalbibliothek]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Крэйдер, Лоренс

Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!