Кэмелбэк (паровоз)

Кэмелбэк (англ. camelback), также известный как Матушка Хаббард (англ. Mother Hubbard) или центральнокабинный паровоз (англ. center-cab locomotive) — разновидность паровоза, когда будка находится по бокам парового котла у его середины. Конструкция была создана из-за стремления конструкторов улучшить обзор для локомотивной бригады, но в 1920-х годах выпуск паровозов данного типа был запрещён из соображений её безопасности.

Само название «кэмелбэк» (англ. camelback) в переводе с английского имеет несколько значений: горбатый, верблюжья спина и езда на верблюде.

История

Кэмел

В 1840-х годах дорога Baltimore and Ohio Railroad нуждалась в мощных локомотивах, поэтому был сделан выбор на паровозы с четырьмя движущими осями. С 1844 по 1847 год была выпущена серия локомотивов типа 0-4-0, которая получила название «Чернорабочие» (англ. Muddiggers). Из-за длинной экипажной части, кабина машиниста была приподнята, чтобы улучшить обзор. Однако машинисту всё равно было трудно увидеть сигналы, а кочегару при этом было неудобно добавлять в топку уголь. Тогда в 1853 году инженер-изобретатель Росс Уинэнс, доработав конструкцию «Чернорабочего», создал паровоз новой конструкции. Его кабина машиниста вытянулась в длину и теперь располагалась сверху парового котла, начинаясь от конца дымовой коробки. Место кочегара находилось на тендере на специальной высокой площадке, откуда кочегар подавал уголь в специальный жёлоб, по которому уголь скатывался в топку, которая в свою очередь имела наклонные стенки. Топливом служил обычный каменный уголь.

Конструкция с таким расположением кабины получила название кэмел (англ. camel — верблюд), а позже были построены и пассажирские паровозы типа 2-3-0 с аналогичным расположением кабины. Производство паровозов кэмел велось до 1870-х годов. В 1890-х годах они были отстранены от эксплуатации. Впоследствии паровозы кэмел стали называть кэмелбэками, но на самом деле к настоящим кэмелбэкам они не имеют никакого отношения.

Изобретение инженера Вуттена

Американская промышленность на то время в основном использовала антрацитовый уголь, в значительном количестве добываемый на востоке Пенсильвании. Однако при добыче угля около 20 % массы приходилось на штыб — кусочки угля менее 1 сантиметра, которые не годились для промышленности. За ненадобностью, этот мелкий уголь складывали близ шахт и он был сам по себе очень дёшев. Тем заманчивей была идея о его использовании. Одним из тех, кто заинтересовался этим, был американский инженер Джон Вуттен (англ. John E. Wootten). Проведя серию опытов он обнаружил, что при использовании в обычных узких топках тяга подходящего снизу воздуха уносила эти лёгкие частицы угля, но при широких топках скорость воздушного потока значительно снижалась, благодаря чему уголь уже мог сгорать полностью. К тому же мелкие частицы угля сгорали практически полностью, благодаря чему выдавали большое количество тепла и при этом почти отсутствовал дым, ведь не было уносимых частиц угля. В 1877 году Вуттен получил патент на топку новой конструкции.

Топка Вуттена позволяла использовать дешёвое, но высококалорийное топливо, а дыма она практически не создавала. Это был бы оптимальный вариант для применения на пассажирских паровозах, но этому препятствовала большая ширина колосниковой решётки (на ней сгорает топливо), которая была вдвое шире обычных и не помещалась между боковин рамы локомотива. К тому же из-за большой высоты она мешала машинисту следить за ситуацией впереди, а поднятию пола кабины мешали верхний габарит, а также то, что в этом случае кочегару будет неудобно подавать уголь в топку. Тогда было принято оригинальное решение: вынести кабину машиниста вперёд, расположив её по бокам от котла, а сзади оставить небольшую кабину для кочегара.

Первые кэмелбэки

В 1877 году по заказу Pennsylvania Railroad был построен паровоз типа 2-3-0 с топкой Вуттена и с кабиной, размещённой посреди котла. В его конструкции помимо нового размещения кабины были внедрены и другие прогрессивные технологии, в том числе камера догорания и водяное охлаждение топки. Использование дешёвого топлива давало значительную экономию — до $ 2000 в год, поэтому дорога заказала ещё паровозы с топкой Вуттена, а к 1883 году на ней работал уже 171 кэмелбэк. Основным родом службы этих локомотивов были пассажирские перевозки, так как отсутствие дыма значительно повышало комфорт поездок. Пять паровозов серии P5 типа 2-2-1 «Атлантик» (номера 340, 342, 343, 348 и 349) обслуживали маршрут Камден—Атлантик-Сити (оба в штате Нью-Джерси), проходя участок длиной 55,5 мили (89 км) за 1 час, а в июне 1907 года паровоз номер 343 прошёл этот маршрут за 41 минуту.

Аналогичные паровозы заказывали и другие дороги. Поначалу кэмелбэки были следующих типов: 0-2-0, 2-2-0, 2-2-1, 0-3-0, 1-3-0, 2-3-0, 0-4-0, 1-4-0 и 2-4-0. Впоследствии были и типы 2-1-1, 1-2-1, 1-3-1, 2-3-1, 1-4-1 и 1-5-0. Также известна серия и полусочленённых паровозов — серия L-1 дороги Erie Railroad типа 0-4-0+0-4-0 (системы Маллета).

Прекращение производства

Расположение кабины машиниста посреди котла позволяло иметь хороший обзор, но при этом было небезопасным, так как локомотивная бригада находилась прямо над движущим механизмом, а в случае его поломки тяжёлые детали могли подлететь вверх и проникнуть внутрь кабины. Также люди находились у цилиндрической части котла, в которой было наивысшее давление, а потому при взрыве именно эта часть будет наиболее вероятно разрушена. При этом в случае развития этой ситуации у машиниста и его помощника просто не будет шансов спастись, так как куски металла прошьют кабину, убив всех, кто находится внутри.

В связи с этим, в 1918 году производство кэмелбэков было запрещено за некоторым исключением. В 1927 году производство паровозов этой системы было окончательно запрещено. У многих паровозов этой системы кабины машиниста были впоследствии перенесены назад за топку, так как появившиеся к тому времени механические углеподатчики сделали вопрос о высоте пола уже неактуальным. Паровозы серии L-1 типа 0-4-0+0-4-0 были переделаны в тип 1-4-0+0-4-1.

Операторы

Atchison, Topeka and Santa Fe Railway Baltimore and Ohio Railroad Canadian Pacific Railway Central Railroad of New Jersey Chicago and Eastern Illinois Railroad Chicago and Indiana Coal Railroad Delaware and Hudson Railway Delaware, Lackawanna and Western Railroad Erie Railroad

Hecla and Torch Lake Railroad Lehigh and Hudson River Railway Lehigh and New England Railroad Lehigh Valley Railroad Long Island Rail Road Maine Central Railroad Missouri–Kansas–Texas Railroad Nashville, Chattanooga and St. Louis Railway New York, Ontario and Western Railway

New York, Susquehanna and Western Railway Pennsylvania Railroad Reading Railroad Pennsylvania-Reading Seashore Lines St. Clair Tunnel Company Staten Island Rapid Transit Southern Pacific Railroad Union Pacific Railroad Wheeling and Lake Erie Railroad

Сохранившиеся паровозы

• Железнодорожный музей в Балтиморе (штат Мэриленд)
  • Central Railroad of New Jersey № 592 типа 2-2-1
  • Baltimore & Ohio Railroad № 305 (бывший № 217) типа 2-3-0
• Музей транспорта в Сент-Луисе (штат Миссури)
  • Baltimore & Ohio Railroad № 173 типа 2-3-0
  • Delaware, Lackawanna & Western № 952 типа 2-2-0
• Железнодорожный музей в Страсбурге (штат Пенсильвания)
  • Reading Company № 1187 типа 0-2-0

Культурные аспекты

• В игре Railroad Pioneer (Магнаты железных дорог) представлены три паровоза-кэмелбэка: «Кэмелбэк» (тип 1-5-0), «Консолидейшен» (тип 1-4-0) и «Атлантик» (тип 2-2-1). Причём все они появляются до конца 1850-х годов.
• В игре Transport Giant (Транспортный олигарх) на карте Северной Америки представлены два кэмелбэка: LVR 4-6-0 Camelback (тип 2-3-0) и Baldwin 2-8-0 Camelback (тип 1-4-0).

Ссылки

• [www.douglas-self.com/MUSEUM/LOCOLOCO/camelback/camelbk.htm Camelback Locomotives] (англ.) (9 January 2002). Проверено 21 августа 2015.

Отрывок, характеризующий Кэмелбэк (паровоз)

Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону: