Лебедев, Даниил Владимирович

Даниил Владимирович Лебедев

Дании́л Влади́мирович Ле́бедев (1914/1915—2005) — советский и российский ботаник, генетик растений, историк биологии, библиограф. С конца 1930-х годов занимался борьбой с Лысенко и лысенковщиной.

Биография

Родился 23 декабря 1914 года (5 января 1915 года по новому стилю) на Украине, в селе Старо-Игнатьевка Мариупольского уезда Екатеринославской губернии. Отец, Лебедев Владимир Иванович (умер в 1933), был земским врачом, депутатом 1-й Государственной думы. Мать, Лебедева (урождённая Сандерс) Анна Исааковна, была фельдшером в сельской больнице. В 1923 году семья уехала из села. С 1924 года местом жительства семьи стал Иваново-Вознесенск.

В 1931 году окончил школу, после чего работал в тресте «Центромелиострой» практикантом, помощником геоботаника, младшим геоботаником. В 1932 году переехал в Ленинград, год работал помощником геоботаника в Нижневолжской комплексной экспедиции Ботанического института.

В 1933 году Даниил Лебедев поступил на биологический факультет Ленинградского государственного университета, учился на кафедре генетики растений. В 1938 году окончил университет, в этом же году поступил в аспирантуру. Его научным руководителем был сподвижник Николая Вавилова генетик Георгий Дмитриевич Карпеченко, известный генетик, занимавшийся межвидовой и межродовой гибридизацией, активно выступавший против Лысенко. В 1941 году, после ареста Николая Вавилова, Карпеченко, как и многие другие преподаватели университета, был репрессирован и расстрелян. Лебедев, как активный «антилысенковец», был исключён из комсомола и аспирантуры. Избежать репрессий Лебедеву помог парторг биофака, который организовал отъезд Лебедева в Ереван в местный Ботанический институт в распоряжение будущего академика Армена Тахтаджяна.

С 1941 по 1945 год участвовал в Великой Отечественной войне, был начальником штаба стрелкового полка. Начал войну в июле 1941 года под Ленинградом, закончил — в сентябре 1945 года на Дальнем Востоке в звании майора. В годы войны был награждён медалью «За оборону Ленинграда» (1943), орденом Отечественной войны I и II степени (1944, 1945, соответственно), орденом Красного Знамени (1945).

Демобилизовался в начале 1946 года. Работал на должности заведующего библиотекой Ботанического института имени Комарова (до 1949 года). Был заместителем и временно исполняющим обязанности директора Библиотеки АН СССР (1949—1952), его непосредственным начальником в этот период являлся Сергей Иванович Вавилов. Вскоре после его смерти Лебедев был исключён из партии и уволен из академии наук.

В июле 1953 года начал работать на должности младшего научного сотрудника группы истории и библиографии ботаники Ботанического института. За период с 1953 по 1978 год Лебедевым было опубликовано около 400 работ по ботанике, истории науки и библиографии. В 1950—1960-х годах сотрудничал в «Ботаническом журнале», был членом редколлегии. Работал в Ленинградском отделении Института истории естествознания и техники. С 1981 года был учёным секретарём Комиссии РАН по сохранению и развитию научного наследия Н. И. Вавилова. Член Библиотечного Совета при Президиуме Санкт-Петербургского центра РАН, почётный член Российской академии естественных наук (1994), заслуженный Соросовский профессор, член Санкт-Петербургского общества учёных, член Русского ботанического общества. Председатель Совета ветеранов 124-й стрелковой дивизии.

В октябре 1990 года награжден Орденом Ленина.

Скончался 15 июня 2006 года на 91-м году жизни.

Публикации

Лебедевым было опубликовано более 600 работ. Многие публикации посвящены научному наследию Николая Вавилова и его соратников.

• Лебедев Д. В. Введение в ботаническую литературу СССР: Пособие для геоботаников / Под ред. Е. М. Лавренко. — М.—Л. : Изд-во АН СССР, 1956.</span>
• Лебедев Д. В. От аптекарского огорода до ботанического института: Очерки по истории Ботанического института Академии наук СССР. — М.—Л. : Изд-во АН СССР, 1957.</span>
• Лебедев Д. В. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/lebedev1986_ocherki_botan_istoriogr.djvu Очерки по ботанической историографии (XIX — начало XX в.)] / Отв. ред. М. Э. Кирпичников. — Л.: Наука, 1986. — 165 с. — 1600 экз.
• Лебедев Д. В. Из воспоминаний антилысенковца с довоенным стажем // Репрессированная наука / Под общ. ред. М. Г. Ярошевского. — Л., 1991.</span>

Семья

Дети:

• Александр (род. 1939)
• Андрей (род. 1950)

Жена: Гудовщикова Ирина Васильевна (ум. 2000), работала в Ленинградском институте культуры.

Литература

• Колчинский Э. И. «Чтоб помнил и почитал учителей…» // [ashipunov.info/shipunov/school/books/lebedev_materialy_k_biogr_2015.djvu Даниил Владимирович Лебедев (1915—2015): к 100-летию со дня рождения: материалы к биографии]. — СПб. : БАН, 2015. — С. 11—40. — 42 с. — 100 экз. — ISBN 978-5-336-00182-2.</span>
• Леонов В. П. Даниил Владимирович Лебедев // [ashipunov.info/shipunov/school/books/lebedev_materialy_k_biogr_2015.djvu Даниил Владимирович Лебедев (1915—2015): к 100-летию со дня рождения: материалы к биографии]. — СПб. : БАН, 2015. — С. 5—10. — 42 с. — 100 экз. — ISBN 978-5-336-00182-2.</span>

Ссылки

• [nshb.ru/Authors/Details/156 Лебедев Даниил Владимирович] // Научная Сельскохозяйственная Библиотека

Отрывок, характеризующий Лебедев, Даниил Владимирович

Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.