Левкин, Иван Иванович

Иван Иванович Левкин
Род деятельности:	поэт, композитор
Дата рождения:	20 апреля 1903(1903-04-20)
Место рождения:	деревня Мунозеро, Олонецкая губерния
Гражданство:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Дата смерти:	21 июня 1974(1974-06-21) (71 год)
Место смерти:	Спасская Губа, Карельская АССР
Награды и премии:

Иван Иванович Ле́вкин (1903—1974) — советский карельский композитор, поэт, Заслуженный артист Карело-Финской ССР (1949), заслуженный работник культуры РСФСР.

Биография

Родился в многодетной крестьянской семье, карел. После окончания церковно-приходской школы в Спасской Губе батрачил.

В 1925—1927 годах на действительной службе в рядах РККА, служил в Карельском егерском батальоне. В 1927—1929 годах — рабочий на Онегзаводе.

В 1929—1931 годах учился в Ленинградском карельском драматическом техникуме. В 1931—1935 годах руководитель художественной агитационной группой при комиссариате просвещения Автономной Карельской ССР.

Левкин И. И. являлся организатором и руководителем крупнейших в Карелии хоровых коллективов — Карельского народного Петровского хора в 1936 году и Карельского народного Ведлозерского хора в 1938 году.

Участник Великой Отечественной войны, служил в морской пехотной бригаде, был ранен, демобилизован в 1945 году.

В 1945—1963 годах — руководитель созданных хоровых коллективов.

С 1963 года — персональный пенсионер.

Творчество

Иван Левкин написал более 70 песен. Среди них присутствуют переводы песен с русского языка на карельский, а также сочинённые карельские песни, частушки и стихи, многие из которых стали народными. Песни И. И. Левкина являются неотъемлемой частью репертуара известных музыкальных коллективов Карелии — ансамбля песни и танца «Кантеле», карельского народного хора «Oma pajo», фолк-рок-группы «Myllärit» и других.

Популярные произведения

• «Ruskei neičyt, valgei neičyt» («Краснолица, белолица»)
• «Kazvatti mami minun» («Растила меня мать»)
• «Ongo kaunis Karjala» («Хороша Карелия»)
• «Kuldaizen kel istuimmo» («С милым сидели»)
• «Ruispeldo» («Ржаное поле»)
• «Gul’aičin min» («Гуляла я»)
• «Petroskoi» («Петрозаводск»)

и другие.

Литература

• Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 2: К — П. — Петрозаводск: ИД «ПетроПресс», 2009. С. 159—464 с.: ил., карт. ISBN 978-5-8430-0125-4 (т. 2)

Ссылки

• [www.gov.karelia.ru/News/2003/0417_08.html К 100-летию Ивана Левкина]
• [rkna.ru/projects/mosaic/viewdoc.phtml?lng=&id=1216 Национальный архив Республики Карелия. Левкин Иван Иванович]
• [petrozavodsk.rfn.ru/rnews.html?id=4431 Фестиваль карельской народной песни прошёл на родине Ивана Левкина]
• [www.gov.karelia.ru/Karelia/1034/19.html «Я вне песни не видел жизни…»]
• [rkna.ru/exhibitions/cultural-workers/levkin.html Левкин Иван Иванович]

Отрывок, характеризующий Левкин, Иван Иванович

Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.