Лингва-жерал

Лингва-жерал (также «лингуа жерал» от порт. Língua Geral; geral, исп. yeral букв. «обобщенный язык») — общее название для двух контактных идиомов, игравших роль лингва франка в южноамериканских колониях Испании и Португалии, в первую очередь в колониальной Бразилии 1500—1758 гг. Лингву-жерал создали католики-иезуиты на основе местных индейских языков племён тупи-гуарани со значительными романскими, а позднее также и африканскими лексическими заимствованиями. В настоящее время лингва-жерал не имеет столь широкого употребления по причине ассимиляции местных индейских племён и широкого распространения стандартной европейской речи (испанский и/или португальский языки). Тем не менее, ряд автохтонных племён Амазонии продолжает пользоваться данным языком (от 10 до 30 тыс. носителей: Бразилия, Колумбия, Венесуэла).

История

Прибывшие в Бразилию в 1500 году португальцы, в особенности католические священнослужители, стремились обратить местных индейцев в католичество, и с целью снятия языкового барьера прибегли к помощи автохонных языков тупи-гуарани, в частности к старотупийскому языку, на основе которого возник новый контактный язык региона — лингва-жерал. Он существовал в двух основных автономных диалектных вариантах:

северный, распространённый в Амазонии и получивший название ньенгату;

южный (зародившийся в штате Сан-Паулу) и называемый поэтому лингва-жерал-паулиста.

Кроме того, термин «лингва-жерал» иногда может относиться собственно к языку тупи (тупинамба). Примечательно, что из-за относительно небольшого числа португальских колонистов, большинство из которых составляли мужчины, проживающие в сожительстве с индианками и негритянками, собственно португальский язык не имел столь широкого распространения. Хотя его употребление постепенно возрастало по мере роста смешанного населения (метисы, мулаты, кабокло, парду и т. д.), стандартный португальский язык долгое время представлял собой лишь язык домашнего обихода небольших приморских поселений.

…até final século XVIII, em São Paulo, falava-se a língua geral, o nhangatu, uma derivação do tupi. Foi uma língua imposta pelos missionários, até hoje ouvida em alguns locais da Amazônia.

… вплоть до конца XVIII-го века в Сан-Паулу говорили на лингва-жерал, ньангату, произошедшему от тупи. Это был язык, внедрённый миссионерами, который даже сейчас можно услышать в некоторых местах Амазонии. (Э. Вивейруш ду Кастро, антрополог)

Лишь в 1759 году маркиз де Помбал изгнал иезуитов из колоний и провозгласил португальский единственным языком Бразилии, запретив использование всех остальных языков. Эра лингва-жерал подошла к концу. Тем не менее, его субстратные влияния ощущаются в современном португальском языке Бразилии. При этом северный диалект сохраняется до нашего времени в глухих Амазонских регионах на севере Бразилии, а южный (Сан-Паулу) полностью исчез после массовой волны европейской иммиграции в Бразилию в конце XIX — начале XX века.

См. также

• Автохтонные языки Бразилии
• Ньенгату
• Тупи

Отрывок, характеризующий Лингва-жерал

– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.