Сиверс, Мария Яковлевна фон

Мария Яковлевна фон Сиверс

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Мария Яковлевна фон Сиверс, в замужестве Штейнер (нем. Maria Iakovlevna von Sivers; Marie Steiner; 14 марта 1867, Влоцлавек, уездный город Варшавской губернии — 27 декабря 1948; Беатенберг, Швейцария) — российская подданная немецко-балтийских корней, дворянка; самая ближайшая соратница философа-антропософа Рудольфа Штейнера, его вторая жена (1914). Сыграла значительную роль в становлении «Теософского эзотерического общества Германии и Австрии» (Берлин, 1902) — немецкого отделения всемирного Теософского общества, а позднее также штейнеровского Антропософского общества (1913). После смерти мужа (1925) занималась сохранением и публикацией его творческого наследия посредством собственного издательского дома.

Биография

Мария фон Сиверс — третий ребёнок в семье лифляндского дворянина, русского генерал-лейтенанта Якова Фёдоровича фон Сиверс (урожд. Якоб Карл фон Сиверс; 1813—1882) и лютеранки Каролины Баум (13.6.1834; Архангельск — 1912; Мюнхен), сочетавшихся браком в Санкт-Петербурге в 1854 году. Семья была многодетной: старше Марии — братья Владимир и Джеймс, и младше — брат Яков (17.02.1869—1931), сестра Ольга (1874—1917), брат Фёдор (1880—1915).

Мария росла в окружении славянской культуры. В 1874 году отца перевели по службе в Ригу, семья последовала за ним. Через два года генерал уволился из армии, и они смогли поселиться в Санкт-Петербурге. Кроме родного немецкого языка, Мария овладела русским, французским и английским языками. Солидное образование получила в частной петербургской школе «Институт Фельдмана». Марии было 15 лет, когда умер её отец. В 17 лет, в день вербного воскресенья она прошла обряд миропомазания в петербургской церкви Святого Михаила (1884). После частной школы занималась в лицее, чтобы получить диплом учительницы. Начала преподавать в школе для рабочих-немцев, но сорвала себе голос; последовала операция на горле. Сопровождала мать в двух длительных поездках за рубеж: в 1884 и в 1888 годах посетила Берлин, Вену, Швейцарию и Италию. Планам учёбы в университете воспротивилась её семья. Тогда она поселилась в деревне, в новгородском имении, недавно купленном её старшим братом Джеймсом. Обучала крестьянских детей грамоте в организованной ей воскресной школе. Внезапная смерть брата, страдавшего слабым здоровьем, принудила её вернуться в Санкт-Петербург. Уехала в Париж на двухлетнюю учёбу в консерватории, также брала уроки искусства декламации в школе престарелой актрисы мадам Фавар.

Вернувшись в Петербург, сыграла главную роль в театральной праздничной постановке драмы «Марии Стюарт» Шиллера (30 октября 1897). После восторженного отклика публики, и подталкиваемая дружеским энтузиазмом Марии фон Штраух-Шпеттини, актрисы немецкой труппы Михайловского театра, задалась целью стать драматической актрисой. Семья настаивала на построении карьеры за границей. В 1898 году Шпеттини повезла её в Берлин, на прослушивание к директору театра им. Шиллера. Однако завышенные требования к моде и косметике охладили пыл Марии насчёт классического театра. Будучи в поисках нового, модернистского, более идеального театра, познакомилась с необычными пьесами французского эльзасца Эдуарда Шюре: под общим заглавием «Théâtre de l’âme» (Театр души; пьесы «Les enfants de Lucifer», 1900; «La sœur Gardienne», 1900; и др.) они печатались в 1900—1902 годах. Шюре увлекался эзотерикой, и был более известен как автор книги «Великие посвящённые» («Les grands initiés»; 1889). Знакомство с Шюре, над переводами пьес которого она трудилась, и слушание лекций Рудольфа Штейнера (Берлин; 1900) в зале берлинской секции Теософского общества подтолкнули Марию к вступлению в само общество.

После преобразования берлинской секции в «Теософское эзотерическое общество Германии и Австрии» (немецкое отделение Теософского общества; Берлин, 1902), руководимое Р. Штейнером, Марии была вверена административная работа и библиотека (20 сент. 1902). Из сотрудника Мария фактически превратилась в первого духовного ученика Штейнера. Он питал к Марии самое искреннее доверие, вылившееся в завещание Марии всего его творчества (документ-завещание от 1907 года). Мария занималась организацией проводившихся по всей Европе конференций, а также подготовкой рукописей и расшифрованных стенографий штейнеровских лекций к печати. Вместе они издавали ревю «Люцифер», а затем «Гнозис Люцифера», где в 1904—1905 годы печатались статьи, составившие книгу «Как достигнуть познания высших миров?» ([www.bdn-steiner.ru/modules.php?name=Steiner&go=page&pid=10 GA 10]; другое название — «Посвящение [инициация]»). Из-за трудностей с издателями, Мария с Джоанной Мюке (Johanna Mücke; 1864—1949) открыли собственное «Философско-теософическое издательство» на улице Моцштрассе Берлина. В 1913 году, после выхода антропософов из Теософского общества и образования их собственного учреждения, издательство сменило название на «Философско-антропософское». В Антропософском обществе Мария была на посту директора руководящего Комитета.

Мария, интересовавшаяся сценическим искусством и искусством речи, способствовала созданию Штейнером четырёх пьес — «драм-мистерий», а также искусства эвритмии (познания законов перемещения воздуха, лежащих в основе вербальности). Кроме организации конгрессов общества, Мария занималась театральными постановками — инсценировались пьесы Шюре и Штейнера, и была задействована в главных ролях. Чтобы положить конец сплетням в Обществе и недоумениям обывателей, часто возникавшим, когда они вместе проживали во временно снятых домах, Штейнер и Мария фон Сиверс обвенчались на рождество 1914 года. В общей сложности их сотрудничество по становлению антропософского движения длилось 23 года, вплоть до смерти Штейнера 30 марта 1925 года.

Издания

Статьи Марии фон Сиверс, а также предисловия, написанные ей к книгам статей и лекций Рудольфа Штейнера, были изданы двумя сборниками в издательстве «Rudolf Steiner Verlag» под названием «Антропософия Рудольфа Штейнера» (на нем. яз.; Дорнах; 1967 и 1974). Её письма и документы выпущены отдельным изданием там же в 1981 году.

Литература

• Hella Wiesberger, «Marie Steiner de Sivers, une vie pour l’anthroposophie». 1990  (фр.)

Отрывок, характеризующий Сиверс, Мария Яковлевна фон

«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.