Шюре, Эдуард

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эдуард Шюре
фр. Edouard Schure
Дата рождения:

21 января 1841(1841-01-21)

Место рождения:

Страсбург

Дата смерти:

7 апреля 1929(1929-04-07) (88 лет)

Место смерти:

Париж

Гражданство:

Франция Франция

Род деятельности:

писатель
философ
музыковед

Язык произведений:

французский

Эдуа́рд Шюре́ (фр. Édouard Schuré; 21 января 1841 в Страсбурге — 7 апреля 1929, Париж) — французский писатель из Эльзаса, философ и музыковед, автор романов, пьес, исторических, поэтических и философских сочинений. Он известен, прежде всего, благодаря своей работе «Великие посвящённые» (фр. Les Grands Initiés), которая была переведена на многие языки, включая русский (1914)[1].



Биография

Эдуард Шюре родился 21 января в Страсбурге, в протестантской семье. После смерти своих родителей он воспитывался в семье преподавателя истории в гимназии Жана Штурма до двадцатилетнего возраста. Затем, Эдуард поступил на юридический факультет, в угоду его деду по материнской линии, который являлся деканом, но эта дисциплина стала казаться ему скучной; он проводит большую часть свободного времени на факультете искусств, где с пониманием относится к молодёжи, интересующейся литературой и искусством. Среди них его друг музыкант Виктор Несслер, на сестре которого, Матильде, он женился, а также историк Рудольф Рейсс. Одновременно с завершением изучения права, Эдуард решил посвятить себя поэзии. Получив юридическое образование, он изучал и философию. После смерти своего деда, Эдуард Шюре унаследовал достаточно, чтобы жить за счет аренды его имущества и заниматься тем, чем ему заблагорассудится. Вскоре он отказался от юридической деятельности, полностью уйдя в литературное творчество.

В круг общения Эдуарда Шюре входили Маргарита Альбани Миньяти (фр. Margaret Albana Mignaty; 1831—1887) — памяти которой посвящена наиболее его известная сегодня работа «Великие посвящённые», — бывшая приёмной дочерью сэра Фредерика Адама (Frederick Adam) и прославившаяся своим интернациональным салоном во Флоренции в 1860—1887 годы[2]; а также композитор Рихард Вагнер и философ Рудольф Штейнер.

Творчество

Его раннее сочинение «Histoire du Lied» (1868) познакомило французских читателей с целым рядом образцов новой немецкой поэзии.

Написал несколько романов («L’ange et la Sphinge», 1897; «Le double», 1899), стихотворный сборник «La vie mystique» (1893), ряд сочинений, относящихся к музыке и её представителям: «Le drame musical. Richard Wagner, son oeuvre et son idée» (1895), «Histoire du drame musical», «Souvenirs sur Richard Wagner» (1900).

Оригинальный характер носит его сочинение, затрагивающее историю религий — «Les grands initiés» (1889; Кришна, Гермес, Орфей, Пифагор и др.). Эльзасским, бретонским и другим легендам посвящена его книга «Les grandes légendes de France» (1921).

Пьесы Шюре под общим заглавием «Théâtre de l’âme», («Les enfants de Lucifer», 1900; «La soeur Gardienne», 1900; и др.), вышли в свет в 1900—1902 годах. Достаточно малосценичные, но проникнутые философским духом и очень своеобразные по форме, должны, по мысли Шюре, быть образцами нового репертуара, «театра будущего», который, как он доказывает в своем предисловии, будет распадаться на три отдела: 1/ театр чисто народный, общедоступный; 2/ театр боевой, тенденциозный, гражданский; 3/ театр мечты или души, носящий идеальную, общечеловеческую и философскую окраску. Пьесы Шюре в сочувственных критических отзывах сравнивались с драмами Метерлинка и Аннунцио.

Напишите отзыв о статье "Шюре, Эдуард"

Примечания

  1. Шюре Э. [psylib.ukrweb.net/books/shure01/index.htm Великие посвящённые. Очерк эзотеризма религий] — Калуга: Типография Губернской Земской Управы, 1914.
  2. [data.bnf.fr/10078818/marguerite_albana_mignaty/ БНФ]

Источники

Отрывок, характеризующий Шюре, Эдуард

– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.