Матиясевич, Алексей Михайлович

Алексей Михайлович Матиясевич
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Подводный флот
Годы службы	1940-1950
Звание
Командовал	краснознамённой субмариной «Лембит»
Награды и премии
В отставке	капитан дальнего плавания, полярник, гидрограф

Алексей Михайлович Матиясевич (17 сентября 1905 — 28 января 1995) — советский капитан дальнего плавания, полярник, подводник, гидрограф, почётный работник Морского флота СССР, действительный член Географического общества, член Полярной комиссии. В годы Великой Отечественной войны командовал подводной лодкой «Лембит», был представлен к награждению, но не награждён званием Героя Советского Союза. В 1995 году, уже после смерти, за заслуги в Великой Отечественной войне был удостоен звания Героя Российской Федерации.

Биография

Довоенные годы

Алексей Матиясевич родился 17 сентября 1905 года в семье царского офицера Михаила Степановича Матиясевича. Михаил Степанович отличился в войнах и дослужился до полковника, а все пять его сыновей, включая Алексея, стали впоследствии кадровыми офицерами.

Детство Алексея прошло в тяжёлые послереволюционные годы. Уже в 16 лет, в 1921 году, приписав себе полтора года возраста он без ведома родителей записался на флот. Служил матросом на буксирном пароходе «Амстердам» при переходе группы речных судов Северным морским путём из Мурманска в Красноярск, в 1922 году поступил на судоводительское отделение Киевского водного техникума, в 1927 году окончил его и поступил в Ленинградский морской техникум водных путей сообщения. После окончания учёбы в 1931 году и до 1934 года ходил в качестве штурмана, помощника капитана, старпома, капитана на кораблях Дальневосточного пароходства. С 1934 по 1940 год — Балтийского пароходства.

В 1936 году в качестве старшего помощника капитана ледокольного парохода «Анадырь» участвовал в особой экспедиции под руководством О. Ю. Шмидта по проведению эсминцев «Сталин» и «Войков» из Кронштадта во Владивосток Северным морским путём. За успешное выполнение задания награждён орденом «Знак Почёта» (указ от 25 февраля 1937 года).

В 1937 году в должности старпома ледокольного парохода «Моссовет» Алексей Матиясевич участвовал в переходе из Мурманска в Петропавловск-Камчатский по Северному морскому пути за одну навигацию. На обратном пути шедший рекордными темпами пароход, взявший на Камчатке большой запас угля, по приказу руководства задержался во льдах для помощи другим судам, несмотря на благоприятные условия для завершения своего похода. В итоге «Моссовет» остался во льдах на зимовку вместе с ними. Учтя это, командование посчитало переход выполненным. Таким образом были получены доказательства, что Северный морской путь проходим в обоих направлениях в течение одной навигации.

В мае-июле 1940 года участвовал в экспедиции по переводу закупленных в Голландии судов из Роттердама в Ленинград, во время этой командировки Голландия была захвачена гитлеровцами. В связи с оформлением документов у оккупационного правительства и установкой новой морской рации отправка судов сильно задержалась. Перед выходом в море немецкий офицер сообщил советским морякам радиочастоты для связи «в случае неприятностей». В пути караван, шедший с ясными обозначениями нейтральной страны был обстрелян самолётом с британскими опознавательными знаками, но предложенными частотами советские моряки не воспользовались. Неизвестно, был ли это действительно британский самолёт или имела место немецкая провокация.

В ноябре 1940 года тридцатипятилетний моряк с двадцатилетним стажем Алексей Матиясевич успешно прошёл медкомиссию и был направлен на Высшие специальные курсы командного состава Краснознамённого учебного отряда подводного плавания (КУОПП) имени С. М. Кирова, которые успешно окончил в 1941 году уже после начала войны.

Участие в войне

Сразу после окончания курсов командиров-подводников, А. М. Матиясевич был назначен на должность старшего помощника подводного минного заградителя «Лембит» под командованием В. А. Полещука. Лодка ранее входила в ВМС Эстонии и была построена в Великобритании, поэтому даже опытным морякам приходилось заново изучать механизмы корабля. Матиясевич под руководством более опытных подводников в ходе каждодневных инспекций и самостоятельных занятий быстро освоил устройство и особенности лодки, став надёжным и грамотным специалистом. Вскоре после того, как В. А. Полещук был назначен командующим дивизиона, А. М. Матиясевич стал бессменным командиром «Лембита» до 1946 года.

За время войны «Лембит» под командованием А. М. Матиясевича совершил пять минных постановок, выставив 100 мин, провёл 8 торпедных атак (выпущено 13 торпед).

Зимой 1941 года А. М. Матиясевич в условиях блокадного Ленинграда организовал работы по ремонту «Лембита», ввиду отсутствия мин английского образца выдвинул инициативу о переделке минных шахт субмарины под советские мины. Опыт полярных походов и зимовок чрезвычайно помог Алексею Михайловичу в те месяцы: организованное в нарушение противопожарных норм камельковое отопление лодки тремя печками-буржуйками оказалось полностью безопасным и спасло оборудование корабля от замерзания и выхода из строя. Истории о тяготах северных зимовок и о суровой жизни в условиях крайнего севера, рассказываемые капитаном, поддерживали настроения в команде на высоком уровне. К кампании 1942 года экипаж Матиясевича подошёл с боевым настроением и в полной боевой готовности.

14 сентября 1942 года после успешной двойной торпедной атаки «Лембит» подвергся особенно ожесточённой атаке сил ПЛО, в результате которой произошёл мощный взрыв в аккумуляторной батарее командного отсека и начался пожар. Как правило, в такой ситуации даётся команда на всплытие. Капитан мгновенно оценил обстановку, отдал распоряжения по тушению пожара и эвакуации раненных, успешно организовав борьбу за живучесть. Необнаруженная лодка легла на дно, последствия повреждений устранялись в течение суток. Корабль успешно вернулся на базу на одной аккумуляторной батарее, погибших не было.

За тот поход многие лембитовцы были награждены орденами и медалями. Матиясевич был представлен к званию Героя Советского Союза, но не получил эту награду и указом Президиума ВС СССР от: 22.02.1943 года был награждён орденом Ленина.

Корабль Матиясевича, награждённый в конце войны Орденом Красного Знамени, на флоте прозвали «бессмертной субмариной».

В 1943 году приказом БПЛ БФ награждён медалью «За оборону Ленинграда».

Приказом по КБФ №: 153 от: 22.12.1944 года капитан 3-го ранга Матиясевич награждён орденом Отечественной войны 1-й степени.

Приказом по КБФ №: 154 от: 24.12.1944 года капитан 3-го ранга Матиясевич награждён орденом Ушакова 2-й степени за потопление транспорта противника водоизмещением 6000 брт, шедшего в многочисленном охранении.

По послевоенным подсчётам командования Балтийского флота торпедами и минами лодки А. Матиясевича было потоплено 21 судно и 4 повреждены. По современным данным, составленным по спискам потерь воюющих сторон за годы войны под командованием Матиясевича «Лембит» потопил торпедами датский пароход (13 октября 1944), немецкий тральщик (15 октября 1944), предположительно потопил немецкую подлодку U-479 (12 декабря 1944 — в результате столкновения в подводном положении, было ли это действительно столкновение с подводной лодкой, и была ли это U-479 — достоверно неизвестно).

Приказом по КБФ №: 97 от: 26.05.1945 года капитан 3-го ранга Матиясевич награждён орденом Красного Знамени за отличную минную постановку и за умелые и решительные действия по починке механизмов ПЛ.

В июле 1945 года капитан 3-го ранга Матиясевич награждён орденом Нахимова 2-й степени за 7 совершенных боевых походов, за постановку минных заграждений в результате которых были потоплены 2 транспорта и потопление торпедами 5 транспортов и 1 тральщика противника, за умелое выполнение заданий командования.

Приказом по 1-й ДПЛ БФ от 16 сентября 1945 года капитан 3-го ранга Матиясевич награждён медалью «За победу над Германией».

Послевоенная служба

До 1946 года А. М. Матиясевич оставался в должности командира «Лембита».

Приказом Управления кадров ВМФ СССР №: 419 от: 29.07.1946 года награждён медалью «За взятие Кенигсберга».

Затем, до августа 1947 года командовал знаменитым «Ершом» Щ-303. С августа 1947 по апрель 1948 года командовал дивизионом строящихся и ремонтирующихся субмарин. С апреля 1948 года по февраль 1950 года командовал экспериментальной лодкой с двигателем единого хода «М-401». В октябре 1949 года на лодке произошёл пожар, в результате грамотных действий командира и экипажа возгорание было быстро ликвидировано.

С октября 1950 года по ноябрь 1955 года А. М. Матиясевич работал старшим преподавателем курсов высшего командного состава КУОПП им. С. Кирова, которые сам когда-то окончил. После работы преподавателем вышел в запас и подал в отставку.

На гражданской службе до 1981 года водил корабли, занимался гидрографическими изысканиями, работал старшим лоцманом в Ленинградском порту. Награждён знаком «Почётный работник Морского флота СССР». Являлся действительным членом Географического общества, членом Полярной комиссии.

В 1985 году награждён орденом Отечественной войны 1-й степени.

В возрасте 76 лет ушёл на пенсию. В годы заслуженного отдыха участвовал в ветеранском движении, был избран почётным членом Президиума объединённого Совета ветеранов-подводников ВМФ. В 1994 году ветеранская организация подала ходатайство о присвоении А. М. Матиясевичу звания Героя России на основании архивного представления от 1942 года.

Алексей Матиясевич не дожил до награждения медалью Золотая Звезда, скончавшись 28 января 1995 года в Санкт-Петербурге на девяностом году жизни. Похоронен на Серафимовском кладбище, проводить в последний путь ветерана пришли родные, его ученики, сослуживцы, флотские ветераны.

Сослуживцы и знакомые вспоминали его как скромного, учтивого человека, не склонного к самовосхвалению, не терпевшего пустозвонства и преувеличения боевых успехов, как своих, так и чужих.

Контр-адмирал В. С. Козлов пишет, что звание Героя Матиясевичу не было присвоено своевременно из-за его критики «Атаки века», в которой «С-13» потопила немецкий транспорт «Вильгельм Густлофф». Сам Матиясевич писал:

… потеря большого количества подводников решающего значения в то время для подводного флота уже не имела… запланированного вступления в строй новых лодок XXI и XXIII серий, для которых готовились кадры подводников, не произошло…

Награды

• Орден Знак Почета (1937 год);
• Орден Красной Звезды 1942 год);
• Орден Ленина (1943 год);
• Два Ордена Отечественной Войны 1 степени (1944, 1985 гг.);
• Орден Ушакова 2 степени (1944 год);
• Орден Красного Знамени (1945 год);
• Орден Нахимова 2-й степени(1945)
• Звание Герой Российской Федерации (29.11.1995 год, посмертно)
• Медаль «За оборону Ленинграда»(1943);
• Медаль «За взятие Кенигсберга»(1946);
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне»

См. также

• Герои-подводники

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2442 Матиясевич, Алексей Михайлович]. Сайт «Герои Страны».

Литература

• Алексей Матиясевич. [www.books.ru/shop/search/advanced?as%5Bisbn%5D=9785699238569&as%5Bsub%5D=%E8%F1%EA%E0%F2%FC В глубинах Балтики. 21 подводная победа]. — переиздание книги «По морским дорогам». — М.: Яуза, Эксмо, 2007. — 320 с. — ISBN 978-5-699-23856-9.

Отрывок, характеризующий Матиясевич, Алексей Михайлович

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.